«Победоносцев над Россией простёр совиные крыла»

23 марта 1907 года скончался К.П. Победоносцев.  Его называли «серым кардиналом», «апостолом самодержавия», даже «вице-императором»…

Как нередко бывает, репутация исторического деятеля одновременно и неслучайна, и далека от точности. Был ли обер-прокурор совиноголовым демоном из блоковской поэмы «Возмездие»?.. Был ли он радикальным консерватором? Конечно.

Двадцатый век… Ещё бездомней,
Ещё страшнее жизни мгла.
Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла.
…
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простёр совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи
А только — тень огромных крыл;
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна.

А. Блок. «Возмездие». Карикатура, 1900-е годы.

Константин Петрович Победоносцев для одних является символом «потерянных десятилетий», правительственной реакции времен Александра III и первых лет царствования Николая II. Для других — идеологом самодержавия, символом «России, которую мы потеряли». Для тех  и других он — воплощение русского «бюрократического национализма». Различие здесь лишь в том, как оценивать тот феномен, символом которого он стал.

Люди против учреждений?

Константин Победоносцев — младший сын профессора словесности Московского университета. Даже спустя многие годы после окончательного переселения в Петербург он называл себя «москвичом». С детства усвоивший патриархальную и в то же время интеллектуальную атмосферу старого дома, может быть, именно поэтому Победоносцев отличался удивительной устойчивостью воззрений. Конечно, со временем он сделался более консервативен, однако и в молодые годы говорить о либеральности его воззрений затруднительно. Обычно аргументом к последнему служит его памфлет против министра юстиции графа В. Н. Панина, опубликованный в VII книжке герценовских «Голосов из России» (1859). Но если обратиться к тексту, можно убедиться, что и в эти годы его либерализм был весьма ограничен: Победоносцев озабочен устранением министерского произвола, восстановлением власти Сената. Он призывает к установлению истинного самодержавия, или, в трактовке Константина Петровича, правомерной монархии, а не к пересмотру оснований.

До тех пор, пока Победоносцев не обрел реальную власть — это случилось 1 марта 1881 года, когда его воспитанник великий князь Александр Александрович стал государем после убийства отца, — многие с теплотой относились к суждениям Константина Петровича. Среди них столь разные люди, как публицист-славянофил Иван Аксаков, доктринер-либерал Борис Чичерин и выдающийся деятель российской юстиции Анатолий Кони. Проблема возникла в тот момент, когда Константин Петрович стал поступать в соответствии со своими суждениями — настолько, насколько у него хватало возможностей преодолеть сопротивление людей и установлений. Мало кто ожидал, что его слова надлежит понимать реально — что он не только верит в то, что говорит, но и не собирается делать поправку «на обстоятельства». То, что для многих его современников и единомышленников было скорее «лозунгом», удобным аргументом в определенной ситуации, который при изменении обстоятельств можно сложить в архив, до следующего раза, Победоносцев воспринимал совершенно серьезно.

Общим местом «просвещенных бюрократов» и их консервативных оппонентов в отзывах о Победоносцеве был его «критический», «нетворческий» характер ума. Так, С. Ю. Витте отмечал, что обер-прокурор Святейшего Синода мог самым точным и глубоким образом раскритиковать какую-либо предложенную меру, но оказывался совершенно бессилен, когда требовалось предложить ей альтернативу. Это касалось отнюдь не только проектов, исходивших от идейных оппонентов Победоносцева. Так, уже первая крупная законодательная мера царствования Александра ΙΙΙ, долженствовавшая ознаменовать новый курс — университетский устав, обсуждавшийся в 1883 году (он существенно ограничивал самостоятельность вузов, модернизировал учебный и квалификационный процессы), — подвергся с его стороны критике. Это вызвало недоумение и раздражение М. Н. Каткова, внезапно обнаружившего в лице обер-прокурора защитника прежнего устава. Аналогично спустя несколько лет Победоносцев выступил против закона о земских начальниках и, пытаясь остановить прохождение закона в редакции министра внутренних дел графа Д. А. Толстого, прибегнул к личному развернутому обращению к государю (оставшемуся безуспешным — император утвердил закон в министерском варианте, присоединившись к мнению меньшинства Государственного совета).

Иными словами, его консерватизм оказывался не только противодействием «либеральным» чаяньям, но, в сопоставимой мере, — и сопротивлением «консервативным реформам». Внешне это легко истолковать как сопротивление всяким переменам, однако в оптике самого Победоносцева речь шла о другом — о противопоставлении «учреждений» и «людей». Первые сами по себе не имели в его глазах смысла и ценности, если не оживлялись соответствующими им людьми. От последних надлежало идти, а не от первого. Самое рационально нелепое и неудобное учреждение оказывалось эффективным, если оно было за долгое время «обжито» людьми, перестроено ими под себя на практике. И, напротив, самое совершенное установление обречено было оставаться пустым словом, если оно не соответствовало сложившимся житейским обыкновениям, — или же оказывалось прямо вредным, ломая сложившийся обиход, нарушая хрупкий порядок. «Одна черта, одно мгновение, — и может открыться перед нами и около нас тот хаос, от которого отделяет нас тонкая, щегольская и обольстительная перегородка цивилизации», — писал Победоносцев еще в 1874 году.

В. Серов, портрет К. Победоносцева, 1910 г. (фрагмент)

Против искусственного парламентаризма

Победоносцева невозможно назвать ни неприятелем «Запада», ни противником либерализма — его позиция оказывается гораздо сложнее схематичных противопоставлений. Он не выступает и против парламента как такового, точнее, на его взгляд, бессмысленно обсуждать «парламент» сам по себе или «конституцию». Вопрос об их желательности или пагубности имеет исключительно конкретно-исторический смысл: то, что оказалось благим в одном месте и в одно время, способнооказаться бесполезным или вредным в ином.

В своей наиболее известной публикации, «Великая ложь нашего времени», являющейся адаптированным переводом Макса Нордау, Победоносцев обращает внимание на те радикальные изменения, которые привносит в парламент демократия. Парламент, бывший в Англии местом, где сходились избранные немногими джентльмены для обсуждения общих проблем и защиты интересов своих местностей, оказывается орудием партий.

Всеобщее избирательное право ведет к тому, что избиратели более не компетентны в выборе тех, кто будет их представлять, собрание представителей становится местом противостояния партий. То учреждение, которое долгое время было весьма полезно в Англии, теперь переживает серьезный кризис.

В еще большей мере это можно сказать о парламентах других стран, для которых это не органическая форма, а привнесенное, заимствованное (то есть лишенное местных традиций) учреждение. Оно и возникло в умышленной, сконструированной исходя из рациональных соображений форме — в идеале применимой «всегда и везде» и, следовательно, неприменимой в действительности нигде. Либеральные учреждения радикально меняют свое содержание с наступлением демократии — и в то же время утрачивают доверие граждан, ту веру, на которой построено всякое правление.

Парламент для России страшит Победоносцева среди прочего и тем, что он станет орудием разъединения — не только социального, но и племенного: различные «представители племенных инстинктов» получат в нем голос «ненависти к господствующему племени и к другим племенам». Монархическая власть имеет возможность «устранять или примирять все подобные требования и порывы» — парламент же откроет дорогу последним.

.

А. В. Маковский. Портрет обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева

Тишина и покой?

Идеал Победоносцева — это идеал тишины, медленного, органического роста. Когда перемены происходят незаметно, силой вещей, а роль законодателя — в том, чтобы их зафиксировать. Он призван упорядочить ту ситуацию, когда новый порядок уже успел сам сложиться и нуждается лишь в санкции. Проблема в том, что этот взгляд оказывается неуместен в наступившую эпоху — перемены происходят слишком быстро, чтобы можно было идти им вслед. «Обычай», столь любезный Константину Петровичу источник права, уступает перед «законом», потому что не успевает сложиться. Прежние обычаи уже неприменимы, поскольку все обстоятельства существования переменились, а новые не возникают — практикам не хватает времени, дабы стать всеобщими, приобрести силу нормативности.

Любой режим — радикальный, либеральный или консервативный, — воспроизводящий себя в течение долгого времени, вынужден быть реформистским. Реформистской оказалась и деятельность самого Победоносцева, за двадцать пять лет своего оберпрокурорства существенно изменившего облик Русской Православной Церкви. Обер-прокурор вывел новую генерацию епархиального начальства, одновременно по-бюрокртически дисциплинированного и идейного. Победоносцев создал сеть церковно-приходских школ, которые должны были «содержать людей в строгом подчинении порядку общественной жизни». Будучи поборником тишины и покоя, он резко активизировал преследования раскольников и сектантов, способствовал нестроениям в грузинском экзархате, противостоянию с армянской церковью. К конфликту с Римско-Католической Церковью Константин Петрович добавил обострение отношений с протестантскими пасторами, фактически поссорил православных с бурятами-буддистами…

Постоянно ссылаясь на «жизнь» и «живой опыт», Константин Петрович в своих представлениях о Российской империи во многом был ограничен опытом московского и петербургского жителя. Для него империя и Россия совпадали на уровне не только словоупотребления, но и представлений. «Национальные окраины» представали как нечто второстепенное, незначительное — где надлежит проявлять твердость в отстаи­вании «русских интересов». Компромисс в рамках имперского целого не представлялся ему актуальным в силу того, что он слабо представлял сложность имперского пространства. Как идеолог он отстаивал понимание императора как «русского, православного царя», совершенно пренебрегая тем, в каком статусе он будет относительно иных подданных империи.

Толкователь «простого народа»

Во всех делах Победоносцева прослеживается одна мысль. В его оптике, государь пребывал в единстве с «простым народом». Источником смуты и недовольства было меньшинство — интеллигенция, инородцы, иноверцы, — из чего следовало представление, что этим недовольством не только можно, но и нужно пренебречь. Первое вытекало из того, что меньшинство было невелико и разъединено, второе — из того, что, идя на уступки ему, царство рисковало потерять поддержку «простого народа». Монархия обретала силу за счет своей надсословности. Потому Победоносцев последовательно возражал защитникам «дворянских интересов» и повествователям об «оскудении дворянства». Однако «простой народ» должен был оставаться «простым» — он был объектом попечения, охраны, просвещения, но в этой системе координат у него не было возможности стать субъектом. Всякая попытка действовать самостоятельно лишала действующих свойства «простоты», на монопольное истолкование которой перед лицом власти претендовал сам Победоносцев.

Даже те, кто совсем не симпатизировал обер-прокурору, признавали его глубокий ум, и редко кто отказывался признавать его честность. Он был решительным противником, но противником добросовестным. Обычно мы сетуем на разрыв между словами и делами — в случае с Победоносцевым ситуация радикально иная: он последователен, и дела его являются продолжением его слов и убеждений, которые он никогда не скрывал. Тем более поучительна имевшая место ситуация, поскольку эти убеждения могут вызывать и вызывали симпатию.

Победоносцев опасался больших слов и широких проектов, верил в малое, в конкретные дела, совершаемые конкретными людьми, стремился охранять существующее, дабы дать время вырасти тому, что могло расти. Проблема была в том, что времени на «бес­сознательное творчество» более не было отпущено, мир, сколь бы он ни был плох по сравнению с предшествующим, вступал в новые времена — и старательное охранение оказывалось разрушительным не менее, чем рьяная ломка сложившегося.

Андрей Тесля

Источник

Find more like this: АНАЛИТИКА