18.02.2014
Эвтаназию надо отличать также от отказа, на определенном этапе, от реанимации или искусственного поддержания жизни умирающего — в этом случае смерть наступает от естественных причин. Эвтаназия — это именно активное умерщвление, убийство пациента врачами с его согласия.
Напомним некоторые проблемы, которые она порождает. Беда в том, что если у людей есть два способа выхода из ситуации — менее и более затратный — они естественно будут склоняться к менее затратному. Человека, взрослого или ребенка, гораздо легче умертвить, чем обеспечивать ему обезболивание и надлежащий уход. Неизвестно, как с этим обстоят дела в Бельгии, но у нас в Москве, чтобы получить сильные (то есть наркотические) обезболивающие, надо побегать, а в провинции их бывает получить невозможно. Введение (в наших условиях) эвтаназии закрыло бы вопрос с обезболиванием раз и навсегда — невыносимо страдаете? Вот Вам право на последнюю процедуру.
Но, предположим, в Бельгии с обезболиванием все налажено гораздо лучше — от этого забота о тяжело больных не перестает быть весьма тяжким бременем для их близких, для медицинских учреждений и для общества в целом. Разрешение просто умерщвлять больных создает гораздо более легкий способ выйти из ситуации. Совершенствовать обезболивание и помощь тяжелобольным становится излишним — когда у людей есть простой и незатратный выход, они не будут склонны искать затратного.
Да, закон содержит массу оговорок, которые должны обеспечить добровольное согласие умервщляемого. Но степень этой добровольности не стоит преувеличивать — например, недавно адмирал В.М. Апанасенко, страдая от раковых болей, не смог вовремя получить обезболивание из-за бюрократических проблем. Он застрелился. Назовем ли мы это добровольным? Не была ли важной (или даже определяющей) в этом трагическом решении горечь, вызванная неспособностью государства, которому Вячеслав Михайлович служил всю жизнь, обеспечить ему достойную заботу в последние дни?
Человека, находящегося в крайне уязвимом положений из-за своей болезни, человека, который полностью зависит от заботы окружающих, очень легко склонить или принудить подписать согласие на его умерщвление — для этого совершенно не нужно применять насилие и вообще как-либо нарушать закон. Достаточно указать человеку на его обязанность умереть, чтобы не тяготить окружающих. Грань между «поздравляем, у Вас есть право умереть» и «с Вашей стороны аморально тяготить всех, когда у Вас есть право умереть», и с самого начала не очень четкая, имеет тенденцию смещаться к подразумеваемой или прямо провозглашаемой обязанности. В сообщении «у тебя есть право на достойную смерть» всегда подразумевается «мы не хотим больше с тобой возиться». Это не что-то, что ожидается в будущем — «обязанность умереть» уже прямо провозглашается, например, на сайте ВВС. А в случае с детский эвтаназией те же проблемы, которые связаны со взрослой, встают с особенной остротой — потому что ребенок более зависим и уязвим, чем взрослый. Его “обязать умереть” еще легче.
Как сообщает член бельгийского сената, Эльс ван Хооф, голосовавшая против, первоначально бельгийский законопроект предполагал умерщвлять (с их согласия) душевнобольных детей, детей, страдающих анорексией (полная утрата аппетита, чаще на нервной почве) и просто детей «уставших от жизни». Как далеко все это зайдет? —спрашивает она.
Тем более, что в случае со взрослыми сползание ко все большему расширению «права на смерть» налицо. В Бельгии официально и легально умерщвляют не только людей, близких к естественной смерти и испытывающих страдания, но и просто пришедших в глубокое уныние — например, в январе 2013 года были умерщвлены (по их просьбе) двое близнецов — Марк и Эдди Вербессен, двое близнецов, родившихся глухими. Они узнали, что из-за редкого генетического расстройства им предстоит еще и ослепнуть, и попросили умертвить их, поскольку, по их словам, «им было незачем жить».
Через несколько месяцев был умерщвлен другой человек, который не был смертельно болен и не испытывал физических страданий, Натан Верхельст. Как сообщалось в новостях, «Натан страдал с самого рождения. Он страдал с тех пор, как его звали Нэнси и он был полноценной женщиной. Он не сумел обрести внутренний мир даже после того, как сменил пол после целой серии болезненных операций: он не нравился себе. Более того, он питал к себе отвращение. Поэтому в 44 года он решил прибегнуть к эвтаназии. Он умер от смертельной инъекции, которая для него оказалась единственным путем к умиротворению. В Бельгии, на родине Натана, «сладкая смерть» разрешена не только из-за невыносимых физических, но и психологических страданий.
Можно только согласиться с мнением архиепископа Брюсселя Андре Леонард: «Закон открывает дверь, которую уже никто не сможет закрыть».
Упоминание нацистов в сети считается дурным тоном; и позвольте мне сразу заметить,что я не сравниваю бельгийских парламентариев с нацистами. Такое сравнение было бы глубоко несправедливым во многих отношениях, но не в одном — склонности к эвфемизмам, к тому, чтобы описывать чрезвычайно отталкивающую реальность как что-то хорошее. Ханна Арендт пишет в своей знаменитой книге «Эйхман в Иерусалиме», что организатор массового убийства заключенных Адольф Эйхман рассматривал свою деятельность как «милосердную», направленную на избавление людей, которые итак обречены, от ненужных страданий. У Рейха (по убеждению Эйхмана) не было возможности прокормить столько заключенных, и они были обречены на мучительную смерть от голода; так что умерщвление их газом было наилучшим для них выходом. Вот что пишет Арендт: «Ни одна из многочисленных «языковых норм», тщательно сконструированных ради обмана и маскировки, не имела более решающего влияния на менталитет убийц, нежели замена слова «убить» на фразу «гарантировать милосердную смерть», произведенная в этом первом военном декрете Гитлера. Когда следователь полиции спросил Эйхмана, не кажется ли ему, что директива о том, что следует избегать «ненужных мучений», звучит несколько иронично, ввиду того что людей ждала неминуемая смерть, тот даже не понял вопроса: настолько крепко в его мозгу засело представление о том, что не убийство является непростительным грехом, а причинение ненужной боли….
Газовые камеры Освенцима и Хелмно, Майданека и Бельцека, Треблинки и Собибора действительно представали «благотворительными медицинскими учреждениями», как называли их спецы по «милосердной смерти».
Риторика «милосердной смерти» не первый раз скрывает что-то по-настоящему жуткое. В данном случае, отказ общества и государства поддерживать своих больных, страдающих, слабых или даже просто пришедших в уныние членов. В том числе, детей.
Сергей Худиев
Смотрите также: «Это самый страшный закон во всем мире»
Find more like this: НОВОСТИ
