30.11.2013
24 ноября 2013 года после тяжелой болезни почил в Бозе русский человек, казак, экс-губернатор Краснодарского края, народный заступник, умевший государственно мыслить и править Кубанью – Краснодарским краем, представлять казачий край в Совете Федерации и Государственной Думе России Николай Игнатович Кондратенко, в просторечии – Батько Кондрат, понуждавший в самые трудные 90-е годы национально-мыслящих людей противостоять ельцинскому геноциду Отечества. Вечная ему память!
Николай Кондратенко
НО Я НЕ ИМЕЮ ПРАВА МОЛЧАТЬ…
О времени и о себе
В России сегодня – две России, потому что в пределах Садового кольца есть серьезные спонсоры, озабоченность, понимание, что камни кидать по Кремлю будет не та периферийная Россия, не хутор Коржиев или станица Камышеватская Краснодарского края. А камни кидать удобнее с территории Садового кольца. О ней заботятся так или иначе по большому счету – мы-то механизмы защиты здесь знаем. Не скажем, что все в зоне Садового кольца пируют, но тем не менее…
А есть вторая Россия – прежде всего деревенская, Россия сельская – это хутора, станицы, а Кубань – пока что лучшее, что в России есть в области сельского хозяйства. Но я думаю, а как же чувствует себя Вологда, русская, российская Вологда? Как же чувствует себя Оренбуржье, как чувствует себя Поволжье, сухое, засушливое, или Алтай? Но политика выстроена здесь, в зоне Садового кольца, экономическая. Я не веду разговор о социализмах, капитализмах, в некотором роде многое здесь надумано. Если в Швеции или в Швейцарии люди защищены социально, то живут, можно сказать, при социализме, а я беру экономическую политику цен на энергоносители, налоговую политику, кредитную политику – это формируется здесь, в Москве. Наша жизнь стала экономически нецелесообразной…
В Совете Федерации первого созыва я был в аграрном комитете. Сейчас председатель краевого Законодательного собрания – в аграрном, а я пошел в бюджетный. Мы все время вычисляли объемы производства российского продовольствия, и сколько, как говорится, населения мы сможем прокормить. Так вот третью часть Россия по физиологическим нормам с трудом прокормит. Президенту и премьеру я могу простить заявления вроде того, что «мы зерно не завозим из-за рубежа…» Но я никогда не прощу таких заявлений Завирюхе, сельхознику по образованию, не могу простить ему эти выпады, когда он кричал: «Россия не завозит зерно!» А я ему хочу сказать: «Да брешешь же ты, уважаемый академик! Завозит».
В каждом килограмме масла, которое мы завозим из Голландии или из Новой Зеландии, находится 25–26 кг зерна. На килограмм масла расходуется 20–22 килограмма молока, на литр молока на Кубани при сегодняшней несбалансированности мы тратим 1,3 кормовой единицы, то есть 1,3 килограмма зерна на литр молока. Кормовая единица – безразлично, в чем она находится: в сене, сенаже или в зерне,– все эти кормовые единицы берутся только из земли. Дело крестьянина, что оставить – кукурузу на силос или на зерно. Но ведь когда завозили в советское время до 30 миллионов тонн зерна, то было правильно. Советский Союз и Россия ни разу не свели хлебофуражный баланс. На хлеб всегда хватало: 130–150 килограммов на душу населения – это не проблема. Но не хватало на развитие животноводства, на производство высококалорийных продуктов: мясных, молочных, яиц – это высокобелковые продукты, без которых ни на танцы не ходят, ни детей не рожают и дети нормально не растут. Это, как говорится, основа жизни. И зерно приобретали – фуражное, для комбикормов. Но комбикорма делали сами, сами выращивали птицу или поголовье, сами перерабатывали. Теперь же, когда мы завозим готовые продукты, то там находится зерно, которое зарубежный фермер произвел, и там находится труд, оплаченный труд комбикормовой промышленности и транспортников, и переработчиков, и фермеров, которые выращивали животных.
Так что же мы выиграли, задаю я Завирюхе вопрос. В каждом килограмме хорошей колбасы до 30 килограммов зерна находится. И в каждом килограмме «ножек буша», гнилых, в которых предельно допустимые концентрации антибиотиков. Мы же травим своих детей! Мы же обнаружим, что во втором поколении они у нас останутся яловыми. Не надо с нами, россиянами, воевать. Мы сами потихоньку уйдем на тот свет.
Мы разрушили промышленные технологии у себя: птицефабрики, свинокомплексы… Ну, вот у нас, в Тимошовке, свинокомплекс – 108 тысяч поголовья свиней находится. Это промышленная технология! Мы тратим там 4,9 центнера кормовых единиц на центнер привеса. По российским меркам это хорошие показатели. Но ведь сегодня через политику цен на энергоносители они поставлены на грань уничтожения. Точно так же комплексы по откорму крупного рогатого скота – на 20 тысяч бычков… Уже сегодня все подорвано и разрушено! В благодатной Кубани в силу этой разрушительной политики осталась каждая вторая голова крупного рогатого скота, каждый третий поросенок, и каждая пятая голова овец, и каждая вторая голова птицы.
***
Россияне, русские, для чего вы такую экзекуцию над собой устроили? Ну а если завтра не понравится американцам или «семерке» наша политика, они заблокируют поставки продовольствия. Ну, как в Югославии, как в Ираке. Почему Россия должна быть исключением из правил, коль она обездолила так себя? Что мы детям дадим трижды в день поесть? Особенно в больших городах… Когда кричали о распределительной системе, то не москвичи страдали от нее, я – самый большой страдалец. У меня на столе лежала сводка, и я крутился, как на горячей сковородке. Руководителей выкручивал: ты что не везешь мясо в Москву, консервы не везешь, сахар не везешь… Там люди, там рабочие… Не я ж придумал эту распределительную систему! Я ругал ее, потому что в удачные годы на Кубани большой урожай, а у меня его забирают – с края, не у меня лично. Я матерюсь, а потом сяду вечером, подумаю: «А что ты сделаешь? Оренбуржье высохло, Саратов высох, Сибирь высохла… А там же соотечественники живут». Везли не только зерно, комбикорма туда везли, солому. Спасали коров. А возле коров спасали детей. Когда коров уничтожают, дети на третий день уже страдают. Видимо или невидимо на первый взгляд, но они страдают.
И было мое понимание. Ну что ты сделаешь? Зона рискованного земледелия. В России 8 процентов земли, более или менее подходящей для относительно нормального ведения сельского хозяйства, а остальная зона – негодная. Это здесь у вас, на Манеже, кричали демагоги, что, мол, русский – у тебя столько земли, а ты плохо живешь. И русский решил: буду жить, как в Америке. И не видит, что его готовят жить, как в Африке. В Африке ведь колбаса висит, бастурма висит, только вы спросите, а кто ее покупает? Есть ли доходы у людей, чтоб ее покупать? Но в Африке есть одно преимущество. В шортах лег под пальму, а встал – ничего, без туберкулеза, без простуды. А даже в нашем Краснодаре попробуй под платаном переспать – 7 месяцев в году холодно.
А мы поверили этой трепологии… То нас троцкие, каменевы, зиновьевы, свердловы расказачивали… То теперь их внуки втянули в безвыходное положение. Разве такое в политике можно прощать? Ведь семь раз отмерь – один раз отрезай в политике. И мы забыли сказать политикам: «Реформировать? – Реформируйте нас, но снизите жизненный уровень наш – пошли вон». Пусть бы был медленный, эволюционный процесс преобразований. Но не через геноцид же идти. Сегодня на Кубани смертность повысилась на 20 процентов к 1990 году, а рождаемость, соответственно, упала. Сельское хозяйство в условиях Кубани стало экономически нецелесообразным. А в крае 3 миллиона человек судьбой связаны с землей, с селом. Они бросают землю – нерационально обрабатывать. Что ж получается? У них же старики больные на руках, у них дети. Они без доходов. По 2–3 года без зарплаты живут. Разве это нормальная политика? В том, что сейчас происходит с Россией, нет вины русского народа… или есть великая вина самого народа? Вот в 1941–1945 гг. мы как русская нация – были. Почему? Да потому, что сцепились за руки и знали – вон враг, и надо спасать своих детей и внуков. И победили. А вот ныне живущее поколение пока показывает, что русской нации нет. Есть русские отдельные, а нации, чтобы сцепиться за руки и знать свой национальный интерес, у нас, русских, нет сегодня. Вот Абхазия маленькая – соседка наша. Я не раз там бывал – это малая нация в количественном отношении, но они сцепились за руки от пацана до деда седого, и я знаю, что ни под чей протекторат они никогда больше не пойдут. Могут умереть, но не пойдут. Но я, когда говорю «русские», имею в виду и другие коренные народы России: адыги, татары, черкесы, кабардинцы из одного теста сделаны! С момента прихода Горбачёва все пошло наперекосяк. Это человек, предавший Отечество, я ему в открытую сказал на одном парламентском мероприятии. Он меня взял за плечо и говорит: «А вот соседи-южане пусть нас рассудят». Я поворачиваюсь и говорю: «Это с каких же пор я тебе, собака, стал земляком?» Повернулся и думаю: ну ты, Кондратенко, всегда влезешь куда-то… А потом такая теплота по душе пошла. Думаю, ведь при жизни ж сказал, не после смерти. А то мы все, русские, после смерти любим выступать и говорить. А вообще-то от других нам не надо ничего. Только за руки взяться и сказать горе-политикам правду, выдохнуть, и они присели бы. А вот этого у нас пока нет!
Мы воспитаны были в духе интернационализма – это наша гордость, и я горжусь тем, что мы в армии не задавали вопросов, какой ты национальности. Вахо Осведашвили, или Месхи Эдуард, или Тургунбай Тоукеев, или Миша Мамедов… Да мы любили друг друга! И когда говорят, что не было дружбы народов, я хочу сказать: «Да брешете ж вы! Еще попробуйте, чтоб когда-нибудь такая дружба была, какой она была в те годы». Но вместе с тем интернационализм у русских вытравил многое. Понимание самих себя, понимание, как говорится, своего места. Оно сегодня идет – тяжелое прозрение. Я против всяких крайностей – фашизма или национализма, но я хочу вам сказать, что русский национализм сегодня появился только потому, и только потому, что в России круто проявилась политика сионизма. И это не нации касается. Евреи – нация талантливая, трудолюбивая, давшая миру невиданное количество ученых. А сионизм – это политика. Политика жестокая и коварная. Ее в свое время осудила ООН. И когда я об этой политике сказал в апреле 1991 года в своем докладе, то на меня навалились, накинулись и били…
Хотя, боже мой, я всего лишь о политике говорил. Почему можно коммунистов ругать? Почему можно ругать все в России, даже президента ругаете? А об этой политике не смейте говорить. Почему? Тем более что сионистом может быть и русский, предавший национальные интересы… И вот я уже стал, как Алла Пугачёва: пишут и пишут, пишут и пишут обо мне…
***
В чем же я вижу спасение России? Спасение России я вижу в том, что, во-первых, в экономике надо брать энергоносители в руки государства, резко снижать их стоимость и создавать интерес производителю, дотировать энергоносители, ибо одной налоговой политикой отрегулировать невозможно. Почему невозможно? Возьмем простой пример. Кубань способна получать 40-42 центнера зерна. Мы в среднем за пятилетку до 1990 года получили 43 центнера с гектара. А Калмыкия – 7. И будет так – хоть лопни, но Калмыкию не пустит к высокому урожаю природный фактор. А Саратов? Вот Аяцков обещает по своей, как говорится, политической недальновидности собрать до 10 миллионов. Но ведь Саратов – в зоне рискованного земледелия, там до Аяцкова и после Аяцкова в 4 года один урожай. Ни больше ни меньше. 4 года будешь сеять, а убирать один раз. Так было, есть и будет. И в царской России в Саратовской области дети Поволжья умирали через год и каждый год. Что там говорить! Зона рискованного земледелия. Так и Сибирь, и Алтай.
Так что же делать? Дотировать? Слишком многих надо дотировать, а дотирование лодырей плодит. Нету конкуренции – нету состязательности. Эффективней снизить цены на энергоносители и поднять конкурентоспособность нашего товара и продовольствия. А в каждом виде продовольствия – будь то говядина, свинина, баранина, масло, сахар – менее 60 процентов энергоносителей нет, а это ложится на себестоимость. Прямые энергоносители меньше влияют, а опосредованные куда больше – это те, которые чугун плавили, сталь плавили, шабрили, катали, сверлили,– это же были энергоносители, которые изготавливали машины. Они давят на себестоимость. На себестоимость машин, тракторов и т.д., удобрений – и они давят на себестоимость мяса, молока, яиц – на конечный продукт, который мы с вами употребляем. Поэтому одной налоговой политикой в России все не отрегулировать. Надо политикой цен регулировать, а налоговой политикой добавлять.
Это одно. В экономике.
Что касается политики, то я, например, считаю, что никаких в России выборов президента, общенародных, как их называют, не должно быть. Нет общенародного избрания? Почему? Но вы верите в то, что от Владивостока до Мурманска – на 11 тысячах километров – можно полюбить одного человека, видеть в нем плюсы и минусы и сказать: «Вот это наш кумир! Он будет нами руководить»? Нереально.
Во-первых, человека узнать – пуд соли надо съесть. И вот эта территориальная разбросанность… Человек, вы сами понимаете, в своей платформе, во всякой трепологии он может наобещать черт знает что, а когда избрали, мы видим, уже другое вершится. Поэтому правильней от старой системы кое-что надо брать. Вот выборы депутатов на альтернативной основе – это должно быть непременным. Почему? Да потому, что в округе небольшом люди знают, как человек жил, как с соседями, как на работе, какие решения принимал в критической ситуации. Когда с моста падал? В ранней молодости или на старости лет? Все важно в человеке. В словоблудии, в обещаниях человек может уйти сам от себя, а в делах и поступках он всегда остается сам собой, а деды нас учили не по словам, а по делам судить о человеке. Так вот, избрав депутатов, они должны избрать лидера, изучая со всех сторон, и они должны иметь право в любой момент отозвать его, если он заворовался, заврался, если его политика антигосударственна, антинародна. Ведь так получилось, что мы поверили, что только первый секретарь партии может быть и жуликом, и всяким таким, а ведь я вам скажу, что мы, главы администрации, мы куда более жуликоватые, чем первые секретари. Потому что раньше, она плохая, ругайте ее, эту систему, но была система, партия, она нам не давала по-черному развернуться – вот ходи от стенки до стенки. А как только перелезал кто, сразу дамоклов меч опускался, не всегда, но довольно часто. И люди держали нравственность под узду. А сегодня стенки эти сняли. Мы поплыли. Обогащайтесь, живите и радуйтесь. Неспроста же мы, начальники, стали в сотню раз лучше жить. Идет обнищание народа, люди падают. Люди детей бросили рожать. А мы, руководители, живем, в общем-то, неплохо. Слабости человеческие присущи всем. И главам администраций, и президентам. Лидер есть лидер. На него всегда должна быть узда. А сегодня – посмотрите: импичмент президента нереален, меня, губернатора, невозможно освободить, ну разве что я дойду, так сказать, до крайности. А сажать-то кому? Если сегодня мафия управленческая срослась с мафией преступной. Вот она, ситуация.
Опасность еще в том, что сейчас кто-то крикнет: «Порядок навести!» И можно почти каждого идти арестовывать. Но мы снова повторим свою историю…
А на самом деле – воровать-то нельзя. Жульничать нельзя, потому, когда мне говорили о том, что я раньше как председатель крайисполкома не боялся депутатов, это была ерунда. Я как собака их боялся. Потому что по конституции они могли меня освободить. Поднять руку – и Кондратенко нет. Обсудили, бабах – и нет Кондратенко! Эта психологическая узда меня держала все время в натянутом положении. Не смей, Кондратенко, воровать! Не смей пить! Не смей заниматься грязью! Потому что узнают – детям твоим стыдно будет к твоей могиле подходить. И без этой узды руководителя оставлять нельзя, хотите вы или не хотите. Мы, наверное, уже насмотрелись того положения, в котором находимся. Потому в политике, я считаю, в особенности с учетом территориальной разбросанности России, надо было бы поступать так: вот, придя сейчас на пост главы администрации, я сразу сказал: иду под отчет Законодательному собранию края. Понимаю, что мне труднее будет, мне сложнее будет. И я понимал, что мои мысли – это не верх мудрости. Лучше действовать коллективно. По теории вероятности, ошибки менее вероятны, когда все-таки сопоставляются мнения и способность лидера прислушиваться к народу, к его избранникам.
***
А еще я вот что сделал. Просто, без нажима прессы, задал бы 10 вопросов, не больше, до 10 вопросов каждому жителю России. Допустим, твое отношение к купле-продаже земли, твое отношение к президенту и власти, твое отношение к коллективному управлению и персональной ответственности руководителя… Ну, одним словом, укрупненные политические вопросы, определяющие отношение каждого к происходящему и к жизни вообще. Если без зомбирования, без нажима телевизионного, люди нам сами ответят, как дальше жить и что из старой системы взять. А социальная защита людей – я бы ее оставил, ведь согласитесь: мы все небогаты были в старой системе, но не задумывались о завтрашнем дне, были уверены – на старости лет на колбасу хватит. У каждого был минимум гарантий каких-то – учиться-лечиться. А теперь что за система в конце двадцатого века? Если это демократия, то сдохла бы она, эта демократия. Ведь в чем Бог нас уравнял, в том, что у аутсайдера – неспособного, будем говорить, человека, родился сын – Ломоносов! А у способного – нередко и у нас, у руководителей, смотришь – пьяндолыга родился. Ну, я имею в виду, потенциальный пьяндолыга, неспособный. Даже то, что я нахапал или заработал, он профукает. И внук мой будет обездолен.
Человеческий прогресс складывается из суммы трудолюбия, из суммы способностей людей. Но их же надо раскрыть в ребенке. И способность, и трудолюбие. А для этого надо всех допустить к образованию, всем дать способность раскрыться, и тогда прогресс будет. А если будем действовать по схеме «раз деньги у меня есть – мои дети будут учиться только в МГИМО» – вот и получается: через раз, как говорится, дураки нами будут руководить. Потому что не будет селекции в обществе… Вот агроном-селекционер отбирал бы не лучшие зерна на племя, а брал бы худшие.
Я понимаю, что снова будет критика в мой адрес. Меня будут критиковать и бить. Но я не имею права молчать. С некоторых пор я приговорил себя. Ну, думаю, не вступаю, во-первых, и не вступлю ни в какие движения. Что Богом дано мне знать, то и буду говорить. И на тот доклад, за который меня травят, потому пошел… Мои предки, казаки, при безвыходной ситуации на вышке поджигали костер, чтобы видели, что дом в беде… Пусть критикуют, ругают, но я исполнил свой долг. Я уже седой, не вынашиваю никаких планов, не хочу никаких выдвижений и крупных должностей, но сказать то, что я увидел и понял, я должен и обязан, тем более что я был последним народным депутатом СССР, РСФСР, потом расстрелянного съезда. И два созыва Совета Федерации. Я вижу весь расклад политической палитры в России. Не всегда мои суждения ─ вершина истины, нет, никто не вправе рассчитывать на это. Но, тем не менее, я должен говорить то, что я думаю.
Николай Кондратенко
Find more like this: НОВОСТИ
