Более тридцати лет – с 1953 года почти до своей кончины в 1983 году – отец Александр Шмеман еженедельно выступал в эфире «Радио Свобода». Его беседы были посвящены самому главному, центральному в христианской вере – отношениям Бога и человека, мира и Церкви, веры и культуры, свободы и ответственности.
Мы предлагаем вам вновь окунуться в атмосферу тех лет, когда сквозь глушение и помехи слушатели в СССР неделю за неделей включали свои приемники, чтобы услышать эти возвращающие к вере беседы.
Беседа «Зов великопостной весны» посвящена евангельской притче о мытаре и фарисее, с которой Церковь начинает подготовку к Великому посту.
.
Смотрите также:
Неделя о мытаре и фарисее
Одна из главных, единственных в своем роде особенностей Евангелия – это короткие рассказы-притчи, которыми пользуется Христос в Своей проповеди и общении с народом. Поразительно же в этих притчах то, что, сказанные почти две тысячи лет назад, в совершенно других, чем наши, условиях, на совсем другом языке, они остаются, так сказать, актуальными, бьют и сегодня в ту же цель, а значит – в наше сердце.
Ведь вот устарели, забыты, канули в небытие книги и слова, созданные совсем недавно – вчера, позавчера. Они уже ничего не говорят нам, они мертвые. А эти, такие простые с виду, бесхитростные рассказы по-прежнему живут полной жизнью. И слушая их, мы не только каждый раз узнаем что-то о себе, о мiре, о жизни, но чувствуем, как с нами нечто происходит, словно заглянул кто-то в самую глубину нашей жизни и произнес слова, только к нам, только ко мне относящиеся.
Прослушаем же сегодня притчу, которую испокон веков предлагает нашему духовному слуху Церковь с приближением Великого поста. Великий пост есть время покаяния – переоценки всех своих мыслей и дел, углубления в себя, усилий что-то изменить, улучшить, очистить в собственной жизни.
В этой притче рассказывается о двух людях – мытаре и фарисее. Мытарь был сборщиком налогов – представителем профессии, окруженной в древней Иудее всеобщим презрением, ибо она сопряжена была с взяточничеством, притеснениями, коррупцией и всевозможной неправдой. Фарисеями же назывались ревнители религиозного благочестия, составлявшие очень влиятельную часть иудейского общества. На теперешнем языке мы сказали бы, что притча эта – символический рассказ о важном представителе «ведущего слоя» и мелком, презренном «аппаратчике».
Итак, Христос говорит: Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо, но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк. 18:10–14). Вот, следовательно, всего три строчки в Евангелии, а сказано в них нечто вечное – то, что действительно относится ко всем временам и ситуациям.
Но возьмем только наше время и себя самих. Если и есть в основе нашей государственной, общественной, да и частной жизни нечто неизменное, то это, конечно, безостановочное самопревозношение, самоутверждение, или, говоря древним, но опять-таки вечным языком, гордыня.
Вслушайтесь в пульс нашей эпохи. Неужели не ужаснемся мы этой чудовищной саморекламе, бесстыдству самовосхваления, которые так вошли в нашу жизнь, что мы уже почти не замечаем их? Всякая критика, пересмотр, переоценка, всякое проявление смирения – разве не стали они уже не только недостатком, пороком, но, хуже того, общественным и даже государственным преступлением?
Оказывается, любить Родину – значит все время бесстыдно восхвалять ее, унижая родину чужую. Оказывается, быть лояльным – значит провозглашать все время правоту и безгрешность власти. Оказывается, быть человеком – значит попирать других людей, возвышать себя путем их унижения.
Смотрите также:
Слова народу
Проанализировав свою жизнь, жизнь своего общества, самые основы его устройства, придется признать, что мiр, в котором мы живем, настолько пронизан грубым бахвальством, что сам того не замечает, ибо оно стало его природой. Да так и сказал один из самых больших и тонких поэтов нашего времени Пастернак: «Все тонет в фарисействе». И страшнее всего, конечно, что фарисейство это признается добродетелью. И, быть может, пора ужаснуться этому, вспомнить слова Евангелия: Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет.
Сейчас тех немногих, которые исподволь, шепотом говорят и напоминают об этом, влекут в суды или заключают в психиатрические лечебницы. И на них науськивают всех остальных: «Посмотрите на этих изменников и предателей! Они против величия и силы своей Родины, против ее достижений! Они сомневаются в том, что наша Родина – самая лучшая, самая сильная, самая свободная, самая счастливая страна! И благодарите ее за то, что вы не такие, как эти несчастные отщепенцы!»
Но поймем, что этот бой, этот спор, ведомый сейчас ничтожным меньшинством, есть бой и спор о духовных источниках жизни. Ибо фарисейская гордыня – это не только слова. Рано или поздно она оборачивается ненавистью к тем, кто не согласны признать мое величие, мое совершенство, оборачивается преследованием и террором, ведет к смерти.
Итак, притча Христа, такая, казалось бы, далекая от нас и простенькая по смыслу, ножом врезается в самую страшную опухоль современного мiра – опухоль фарисейской гордыни. Ибо пока опухоль эта будет расти, в мiре будут царить ненависть, страх и кровь, что и происходит сейчас. Только вернувшись к смирению – к этой всеми забытой, презираемой и отвергнутой силе, можно очистить мiр. Ибо смирение есть, в первую очередь, признание другого, уважение к нему и, сверх того, умение признать свое несовершенство, раскаяться и тем самым – встать на путь исправления.
От бахвальства, лжи и тьмы фарисейства – к свету и целостности подлинно человеческого, к правде, смирению и любви. Вот призыв этой притчи Христовой, вот зов, первый зов великопостной весны, к которой мы отныне начинаем приближаться.
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
Find more like this: АНАЛИТИКА
