Загадок в русской истории немало. Часто их мешала разгадать политическая ангажированность. Но если отбросить привычные схемы – многие загадочные явления вдруг становятся естественными…
Такое ощущение появилось у меня и тогда, когда я перечитывал различные биографии Скобелева. Да, «Белый генерал», человек удивительной храбрости, талантливейший полководец. Родился в 1843-м, и дед, и отец – генералы. Сначала поступил в Петербургский университет (1861), через месяц уволен по причине участия в студ. беспорядках. Поступил в юнкера, в 1863-м произведён в корнеты. Окончил курс в Николаевской академии генштаба. Затем переведён на Восток, точнее, на Юг. В 1873-76 отличился в хивинской и иных экспедициях. Между прочим, во время отпуска сперва поехал во Францию, но, узнав о гражданской войне в Испании, провёл несколько месяцев в партизанских отрядах т. н. карлистов – сторонников свергнутого короля Карла.
Затем… известно всем: русско-турецкая война, пребывание на ней Скобелева сперва чуть ли не волонтёром; его блестящие действия на любом уровне, заставившие дать ему соответственный пост – и руководить многими уникальными операциями. Отчаянно рвался овладеть Константинополем-Стамбулом, что сильно не поощрялось командованием – а потом и просто было запрещено. Он всё-таки при заключении мира поехал в Стамбул инкогнито, в гражданской одежде (запомним эту странность).
Потом… Потом служба – и снова блестящая экспедиция не Восток – то бишь Юг; захват знаменитого Геок-Тепе, приведение к присяге русскому царю множества туркмен (1880 – начало 1881). А вот далее – уже более интересно в смысле политическом: различные высказывания на международные темы, лоббирование (если так можно выразиться) только зачинавшегося тогда франко-русского союза, поездка во Францию, выступление там на разные политические темы – от поддержки упомянутого союза до панславизма (что русским самодержавием, естественно, не поощрялось), возвращение в Россию, получение втыка от нового царя – Александра III – и отбытие на новое место службы – в Могилёв. Торжественная встреча в Могилёве местным ксендзом, поездка в Москву, речь панславистского характера на торжественном обеде, а затем – смерть в объятиях профессионалки. Вроде бы сердце не выдержало…
Казалось бы – в меру своеобразная биография, пусть и не без авантюризма – но и без особых поползновений. Лоббирование франко-русского союза? Но ведь всё равно России пришлось к нему прийти. Но почему-то за Скобелевым шла устойчивая слава «генерала-от-пронунциаменто» – то есть от военного переворота. Почему? Ну да, у него были резкие политические высказывания. Но кто из видных военных этим не грешит?
Ну, а если всё же принять теорию о пути к власти и посмотреть с этих позиций?
Прежде всего надо сказать: самый тяжёлый вопрос для идущего к власти – вопрос об её законности. В России того времени власть царя была освящена церковью – и для большинства людей это было высшей санкцией. Кроме официальной точки зрения, в народе бытовали понятия о том, что сам царь – не вполне обычный человек; он обладает удивительными способностями, ибо он – из царского рода. Поэтому власть выглядела незыблемой – как бы ни негодовала на неё большая часть интеллигенции. Кроме того, даже и для людей, достаточно широко мыслящих, переход к новому типу власти не так прост. Одно дело – за рюмкой чая матюкать власть – может, и за дело. Другое – быть готовым подчиниться новому типу власти – не Богоданной, как ранее, а избранной обыкновенными людьми…
Да, потом революция победила, ломая всё и вся, в том числе и религию. Но «пронунциаменто» есть противоположность революции. Никакой ломки психики, «разрухи не на улицах, а в головах». Удерживается наверху тот, у кого есть право на власть. Победить он может и штыками – а вот опереться может только на традиционное право. Примеры – перевороты XVIII века в России, удавшиеся и неудавшиеся; гвардейцы могли вытворять что угодно – но на троне должен был быть «законный». Поэтому претендент на власть должен заявить о своём праве на оную – весьма архаическом.
И если мы теперь с этой позиции посмотрим на стократно описанные чудачества и фортели великого полководца, то увидим, что они укладываются в некоторую схему. Пребывание в Испании, у партизан-карлистов? С этого времени за ним пошла молва, что он… русский брат испанского короля! И она не осталась в пределах Испании. По крайней мере, её знал Вас. Ив. Немирович-Данченко (да, родственник знаменитого театрального деятеля – и сильный журналист, хорошо знакомый со Скобелевым и бывший с ним рядом во время русско-турецкой войны). Ну, а что знает один журналист, то знают очень многие. Это, конечно, легенда. Но ещё и шаг, подводящий к праву на власть.
Далее. Русско-турецкая война. Не будем говорить о полководческом искусстве Белого генерала – не о нём сейчас речь. Что его так тянуло в Константинополь-Стамбул? И почему ему царь не дал туда войти с победой? Некоторое время считалось, что тому виной были решительные протесты Англии. Но уже давно прочтены депеши посла в Англии Шувалова – и оказывается, что Англия не возражала против временного занятия Стамбула – она лишь требовала потом уйти. Известно: лучше занять много больше – потом легче требовать себе компенсации. Почему же Стамбул не был занят? Чего испугался Александр II? И главное – другое: почему этого самого Константинополя-Стамбула так боялся ещё и его отец – Николай I, в беседе с лордом Сеймуром (перед Крымской войной) высказавшийся так: с занятием Константинополя Россия перестанет быть сама собой? Что это за колдовское место такое?
И тут завязывается ещё один узелок. Общеизвестна огромная роль позднего славянофильства вообще и И. С. Аксакова в частности в раскручивании «болгарского вопроса», в возбуждении общества на защиту болгар. По сути, эта война была ведена против желания русских верхов – но под нажимом общества, как интеллигентного, так и части купеческого. Но провозглашаемое славянофилами (и многими другими, за ними шедшими) освобождение болгар не было единственной целью. Была раскручена и другая идея. И эта идея – взятие Константинополя. Причём славянофилы раскручивали эту идею издавна – чуть ли не со становления своего кружка – с 1840-х годов. То есть они побуждали общество к тому, чего боялись как Николай I, так и Александр II. Почему?
Постараемся объяснить. Второй Рим был (или должен был быть) образцом для Третьего. Но императоры в Константинополе были наследниками не принципиально династических западных королей или русских царей – а императоров римских. То есть, официально, людей, которые могут править не по родовитости – а потому, что сенат им вручил проконсульский империй для спокойствия страны, найдя их где угодно. Короче, дослужившихся. И эта информация потихонечку шла в народ. Так, между делом печатались, например, в массовом количестве биографии благочестивейшего императора Юстиниана – ну, и упоминалось, что пошёл он на престол с подачи дяди Юстина, каковой дошёл до престола вообще из простых солдат. Выслужился. И это было вполне понятно русскому народу – ибо в Руси до многого дослуживались – и не могло не порождать недоуменных вопросов: если в Российской Империи до первого министра дослужиться можно – почему бы и до императора нельзя? Дослужился же Юстин – и ничего, и церковь благословила…
Но был и ещё один факт – легендарный, но могущий быть сильнее реального. Во всяких зело душеполезных рассказах о разорении Царьграда безбожными агарянами, приправленных лошадиной дозой елея, часто приводилась легенда о том, что, когда турки таки ворвались в город, в соборе Св. Софии (что ныне музей) шла служба – и священник собирался уже приступить к причастию – но, спасаясь от завоевателей, чудом ушёл прямо в стену с чашей. И будто бы когда настанет день освобождения Царьграда от турок, свершится чудо; священник выйдет из стены – и причастит… будущего Императора… Эта легенда гуляла буквально повсюду – в самых разных видах, для самых разных слоёв… Аполлон Майков даже стихи написал…
А теперь вопрос: кого мог в первую очередь, по легенде, причастить этот выходящий из стены иерей?
И понятно теперь, почему туда рвался Скобелев?
И понятно теперь, почему его туда не пустил царь?
И понятно теперь, чего боялся Николай I?
А также – чего и почему добивались славянофилы в целом и И. С. Аксаков в частности и в особенности? А то – романтика, романтика… Крест на Св. Софии…
А тут – за освобождением Болгарии шло освобождение России. Война внешняя могла решить внутренние проблемы России – да ещё какие проблемы – проблемы смены власти!
Константинополь в целом и Св. София в частности – возможный источник для утверждения в России альтернативной власти, при этом столь же легитимной, как и власть Романовых. Без революции в мозгах. Пошла бы новая легенда – что сей иерей причастил Белого генерала. Так, легенда – как и то, что Скобелев якобы брат испанского короля. Но заявка на власть есть – и огромная. Тем паче что Михаил Дмитриевич в Стамбуле побывал – пусть и инкогнито.
Кто помешал бы в нужный момент пустить нужную легенду?
Да, конечно, можно сказать: всё это предположения. Но как-то всё слишком хорошо сходится. А то, что это впрямую не было ни сказано, ни написано ни Аксаковым, ни Скобелевым – так ведь на российской почте перлюстрация была налажена отлично, да и стукачей хватало. Да и лукавы были славянофилы. О Валуеве мы уже говорили. Дальше увидим, как сам Аксаков признался в одной своей хитрости.
А что же со Скобелевым было дальше, после победоносной войны, очень относительного награждения – и всенародной славы? Дальше было сплошное переигрывание царей. И старого – и нового. С одной стороны – служба продолжалась. И в порядке этой службы Белый генерал был на манёврах немецкой армии. А затем – новая блестящая операция – Ахалтектинская экспедиция. И после неё – поездка в Париж. Ну понятно: как писал Некрасов, «Если только русский едет за границу, Посылай в Палермо, Пизу или Ниццу – Быть ему в Париже – так судьбам угодно!». Впрочем, тут «судьбы» как раз были к месту. Намечалась Антанта – Союз сердечного согласия. Но Россия неохотно шла на него. Новый царь Александр III, вступивший на престол после убитого Александра II, совсем не хотел идти в объятия республиканской Франции. Но приходилось, приходилось. И, естественно, французы, подготавливающие реванш за проигранную франко-прусскую войну, искали себе влиятельных союзников-лоббистов в России. Михаил Дмитриевич, никак не скрывавший своих симпатий к этому сближению, оказался как нельзя кстати французским правящим кругам. Франция искала новых и новых союзников – и славяне, тяготеющие к России, оказывались в числе таковых. Кроме того, Париж был переполнен всяческими политическими деятелями – в том числе и эмигрантскими.
Тут Скобелев и развернулся вовсю. Сомнений в том, что он пошёл в большую политику, быть уже не могло. Чествования, обеды, встречи с самыми различными деятелями – и речи, речи, многообещающие, подчас не без осторожной, но имеющей быть критики русских властей, призывы к студентам – выходцам с Балкан – крепить славянское единство… И попытки встречи с самыми яростными оппозиционерами – вроде революционера Лаврова или польских эмигрантов… Не всегда и не всё удавалось – иные, как Лавров, даже и встречаться не желали. Польские же эмигранты оказывались неисправимы – они всё сводили не только на восстановление Польши (разделённой тогда между Германией, Австрией и Россией), но даже не на границы 1772 года – а на пресловутое «од можа до можа» (то есть на Польшу от Прибалтики до Чёрного моря). С ними тоже контакты не удавались. Но было множество сил, желающих вести с Белым генералом общую политику единения – и единения против Германии. Огромному успеху Скобелева, помимо его боевой славы, помогало и иное. Ох, не зря, не зря его настоящей фамилией была – Кобелёв (прибавку «с», уничтожающую зазорность фамилии, заслужил его дед – Иван Никитич, кстати, большой любитель хулиганств на эротические темы). И не просто так ушла от Белого генерала жена…
В чувственном парижском свете и полусвете 1880-х, великолепно описанном Мопассаном, фигура Скобелева не могла не произвести сугубый эффект – особенно у женщин. Талантливый полководец, фантастически храбрый (о его храбрости много рассказывали сослуживцы), говорящий многим и многим то, что они желали услышать – о совместной борьбе с «бошами», с огромной, старательно расчёсанной бородой («настоящий русский медведь!»), со слухами о разводе (что тогда и в православной России, и в католической Франции было даже не скандалом, а скандалищем), в котором он принял вину на себя (то есть признался, что у него были «романы»!)… Упасть и не встать! Словом, успех у парижанок Скобелеву был обеспечен. А это означало – успех во всей Франции…
Словом, Скобелев вышел в политики. И, главное, без какой-либо санкции верхов – и государя императора лично. Его возвращение в Россию в начале 1882-го года было триумфальным; кое-кто проводил даже параллели с возвращением Бонапарта из Египта. Что же касается Александра III – то он откровенно был не в себе. Мало того, что из-за испуга перед террористами он тянул с коронацией (и протянул два года – в 1882-м он ещё формально не вступил на престол!), так тут ещё и Бонапарт объявился – такой, какого побаивался и его отец… Новоиспечённый император во многом слушался своего бывшего наставника – Победоносцева. Тот подбодрил, как сумел, государя – и в конце концов состоялся августейший втык Белому генералу, большая часть которого прошла наедине. Судя по тем отрывкам, которые дошли до нас, оправдываясь, лицемерил и вообще актёрствовал Скобелев отчаянно. Это он умел. В самых разных биографиях – и ген. Кнорринга, и Вас. Ив. Немировича-Данченко, подчёркивалось, что многие действия Михаил Дмитриевич делал очень обдуманно, заранее подготавливая как бы невзначай вылившиеся эффектные жесты. Это как раз понятно – это есть у многих военных людей; без некоторой театральности порой трудно повести за собой людей на смерть. У Немировича-Данченко есть немало примеров таких «представлений» с явной «игрой» Скобелева, наблюдавшихся самим автором. Словом, дело закончилось более мирно, чем можно было подумать – назначением в Могилёв. Типа – Германия показывает зубы – вот там и поглядывайте. Но на деле это была, конечно, ссылка.
Но вот тут и началась блестящая политическая игра. Если бы до этого были какие-то серьёзные сомнения в том, что Скобелев стал политиком да ещё и незаурядным интриганом – то после того, что было в Могилёве, никаких сомнений быть не могло. При прибытии в Могилёв Скобелев был предельно торжественно встречен местным ксендзом Сенчиковским. Ксендз явно опережал своё время, ибо нередко служил мессу… на русском языке! По сути, он делал то, что официально разрешил – лет этак 80 спустя – только Второй Ватиканский собор. Кроме того, ксендз (поляк) не скрывал своей пророссийской ориентации. Так вот, он встретил Скобелева торжественной мессой с пением Te Deum laudamus («Тебе, Бога, хвалим») – как после только что одержанной решительной победы, хотя скобелевские победы были этак годика четыре тому назад, да и официально это были как бы частные успехи. И Скобелев на мессе присутствовал в первую очередь. Исторические параллели ясны – Суворов по прибытии в Милан тоже был на мессе, да ещё и подошёл под благословение миланского архиепископа, несмотря на всю свою приверженность Православию. Но…
Но вот тут-то и кроется многое. Тогда католичество очень и очень нуждалось в примирении с Россией. После всех безумных выпадов антирусского характера, доходивших до того, что во время русско-турецкой войны папа молился за победу турок, в Рим пришло понимание, что в нынешнем мире прочие правительства будут всё больше теснить католичество. И политика Бисмарка – так называемая Kulturkampf – «борьба за культуру», откровенно обернувшаяся прижимом именно католиков, и откровенно антикатолические тенденции Третьей республики во Франции, и объединение Италии, лишившее папу своей Папской области и загнавшее его в т. н. «ватиканское заточение», причём не помогло даже отлучение (!) итальянского короля от церкви – всё это, что называется, немного прочистило ватиканские головы. На этом фоне традиционалистская Россия, не собиравшаяся, несмотря ни на что, давить католиков и разрешавшая строить костёлы даже польским ссыльным 1863 года в местах их ссылок, выглядела очень даже привлекательно. Конечно, курия не оставила – да и не могла оставить – свои былые замашки на предмет окатоличивания России. Но было ясно: отношения как-то надо налаживать. Но как? С одной стороны, клятвенные заверения как пострадавших, так и не очень поляков о том, что они-де и есть охранители католичества от «схизмы» – сиречь Православия, да и запреты в России на переход в католичество. С другой – русское общество, верующая часть которого была раздражена недавней политикой папства, а епископы и архиепископы писали и печатали сочинение за сочинением, почему «латинство» суть нарушение святоотеческой традиции, а может, даже и прямо ересь. А неверующая часть повторяла самые общие слова о «мракобесии», «фанатизме» и прочем – и в качестве самого отрицательного примера приводила, как правило, католическую инквизицию. Как тут налаживать отношения?
Но это налаживание нужно было и России. Во-первых, просто потому, что незачем было враждовать с могущественной церковной организацией, к тому же очень, мягко говоря, популярной в польских местностях – а тогда Россия, как известно, владела т. н. Царством Польским (постоянно бунтовавшим). Во-вторых, русские верхи, хоть и медленно, и с большой натугой, но шли к союзу с Францией. При этом неизбежна была ориентация на консервативно-дворянские круги – ибо в самой России правили бал именно они. А таковые во Франции были традиционно католическими – и бесконечные вопли польской шляхты о том, что они-де суть форпост католичества перед Православием, весьма вредили сближению. Да, наконец, общий вал воинствующего атеизма побуждал многих думающих верующих искать пути к сближению, несмотря на конфессиональную рознь. Это делалось с разной степенью умения – см., например, некоторые труды Вл. Соловьёва. Знаменитый философ явно искал пути сближения с Римом. Но огромная инерция церковной верхушки, да и весьма негибкий ум государя (его слабый интеллект отмечался даже и откровенными монархистами), со стороны русской, и та же инерция плюс вселенские амбиции, со стороны папства, откровенно мешали сближению. И вдруг – нашёлся! Есть человек, идущий на это сближение явочным путём! И какой человек – герой, кумир народа! Опять на нём сходятся все нити. В случае чего к кому явятся эмиссары Рима? К нему. Равно как и эмиссары Парижа. Теперь и французским правым проще идти на сближение с Россией. И левым – тоже; ведь Скобелев-то поддерживает не папский официоз – а церковного реформатора! Заодно выбивается опора из-под ног поляков, желающих снова возмутиться: с Римом-то отношения налаживаются, они – уже не совсем форпост католичества! Вот тебе и удаление в глушь…
Получается, что Белый генерал блестяще разыграл интригу, хорошо известную в управленческих кругах. Когда «шеф» не может или не хочет решать накопившиеся вопросы, решения может принимать какой-нибудь третий зампом, у которого и власти-то пшик – но зато он толкает дело – и потихоньку перетягивает всё управление на себя, делаясь незаменимым.
Как Скобелев смог проявить такое незаурядное знание не только политической, но и церковной обстановки? Он и до, и после разговора с Александром III консультировался с Аксаковым – а уж что-что, а расстановку в мире церковном Иван Сергеевич знал на отлично. К тому же Иван Сергеевич и сам открыто подыгрывал Скобелеву – он вдруг стал вовсю выступать за союз с Францией. Славянофильство ведь было движением за славянскую вообще и русскую в частности самобытность – и, как таковое, во время своего зарождения в 1840-е годы яростно отрицало французскую культуру, как мешающую культуре русской заговорить своим языком – и, наконец, как порождающую революции. А тут вдруг любовь до гроба! С чего это? Только с одного: два серьёзных политика ведут свою интригу…
И ещё одна линия – может быть, самая существенная на тот момент. Аксаков яростно пропихивал идею созыва т. н. Земского собора – коллегии выборных лиц от всех сословий. Идея могла иметь успех и поначалу принималась даже неплохо в верхах – ибо именно такой собор в 1613 году закрепил восхождение Романовых на престол. В условиях, когда император даже короноваться боялся, такой «одобрямс» мог прельстить многих монархистов. Вопрос был только в том, будет ли это только «одобрямсом» – или ещё и парламентом, неизбежно ограничивающим всевластие короны? Аксаков клялся, что нет, что такой собор исторически только подавал советы первым двум Романовым. Либералы же неистово вопили: какой такой собор, что за старьё допотопное? Хотим только парламента французского, ну на худой конец – английского. Что, конечно, встречалось в штыки верхами. Гг. либералы, равно как и демократы, никак не могли понять, что советовать-то можно по-разному – и разным тоном, в особенности когда рядом такой полководец.
И нужно-то было одно при таком раскладе – трибуна с правом публичного обращения к царю! Но нет, «левым» подавай непременно западный парламент. Естественно, что массы на это чихать хотели – те же массы, смотревшие в рот Скобелеву…
Аксаков, в отчаянии от такой тупости, не выдержал – и написал в одном из писем к знакомому про либералов: «Когда я указываю на „самодержавие и самоуправление», то они сглупа не понимают, что это есть венец либеральных вожделений общества — основа действительная для всякого, в нужном случае, представительства». Ох, часто про наших прогрессистов приходится говорить «сглупа»…
А пока – всё шло своим чередом, несмотря на атаки и консерваторов справа, и глупцов слева. Идея о соборе усиленно муссировалась. А Скобелев всё прибирал к своим рукам, устраивал свои выступления на т. н. званых обедах. Уже сформировался кружок из двухсот (!) офицеров, поклявшихся идти за Скобелевым всюду – и жить, и умереть с ним. Без комментариев.
И вдруг… всё оборвалось. Трагический июнь 1882-го. Ночь с 25 на 26-е. Ну понятно: где многое держится на одном человеке – многое может и оборваться. Но это – неизбежный недостаток данного проекта, проекта Вождя. Сёгуна. Дуче. И оборвалось всё по-глупому…
Якобы сердце Скобелева не выдержало утех с профессионалкой высокого полёта. Что ж, бывает. Только почему-то оно тут «было» именно тогда, когда всё было готово. Тем более что ряд ядов, парализующий мышцы сердца, и сегодня обнаружить нелегко. Только это не стиль, скажем, русской власти — она не любила бить успешных полководцев. Да и Александр III не любил лукавить.
Тогда кто? Германия? Тем паче что Скобелев открыто проталкивал Антанту. Тем более что сия особа была подданной Германии. Но тогда до войны было ещё далеко. Словом, нет и тут прямых оснований для подозрения.
По нашему мнению, здесь остался незамеченным ещё один след. Польский. Ибо сия особа звалась… Ванда! Типичнейшее польское имя. А ведь именно из-под польской эмиграции, позиционировавшей себя как форпост католичества, вышиб опору Скобелев…
Со смертью Скобелева рухнуло многое. Рухнула возможность России, освобождая других, освободить, наконец, и себя. Рухнула возможность того, чтобы гениальный полководец (не без следов авантюризма) послужил во благо народу не только на поле боя. Рухнуло главное – возможность реформировать строй, не покушаясь на духовные устои.
А монархия… Монархия ничем не поступилась. И не увидела, что, ничего не давая наступающему новому, она загоняет себя в тупик. А впереди были и Порт-Артур, и Цусима, и 1905 год – и 1917-й…
Лев Игошев
.
Find more like this: АНАЛИТИКА