Тайна Династии

Сегодня день памяти императрицы Екатерины II Алексеевны, скончавшейся 19 (6 ст. ст.) ноября 1796 года.

На троне Екатерина Вторая пробыла 34 года – со дня дворцового переворота 28 июня (ст. ст.) 1762 года (11 июля н. ст.) — по день смерти 6 ноября (ст. ст.) 1796 года (19 н. ст.)

С её эпохой связаны блестящие успехи во внешней политике, создание лучшей в мире армии, имена военных гениев – Румянцева, Спиридова, Суворова, Ушакова, а также и имена умнейших государственных деятелей – братьев Орловых, Безбородко, Потёмкина, Дашковой. 

Но природа имперской власти такова, что каждая империя тянет за собой огромное количество неразрешённых противоречий…

Король: «За стенкой такое делается, что самому бывает жутко. Знаете, небось, что такое королевский дворец? За стеной люди давят друг друга, режут родных братьев, сестер душат… Словом, идет повседневная, будничная жизнь».

Е. Шварц, «Обыкновенное чудо»

Жутковатый термин «семья», прилипший к высшей российской власти во времена Ельцина, на самом деле уходит корнями в глубины российской истории. Тогда «семья» именовалась «двором», но суть творившихся там дел была все той же: беспощадная борьба за власть под сенью тайн. Беда России в том, что во все времена тонны документов, относящихся к правлению страной, самым строгим образом прятались в тайных архивах.

В годы революции и гражданской войны эти архивы были частью рассеяны, частью сожжены или выброшены за ненадобностью. В советское время глубоко копать историю царизма было делом, подчас несовместимым с жизнью. Ну а в сегодняшней России своя проблема – российское источниковедение с катастрофической быстротой теряет серьезных ученых, чей труд не востребован ни государством, ни обществом. Остается ждать прихода благоприятных для исторической науки времен, занимаясь дилетантским латанием исторических прорех…

Ближе всех подошел к разгадке главной тайны дома Романовых историк Н.К.Шильдер в книге «Император Павел I» (1901 год). Но и он не смог заглянуть во все архивы – специальный императорский указ от 1893 года ограничил в них допуск. Но то, что Шильдер успел увидеть, повергло его, как он выразился, в «беспомощное состояние», ученый лишь расписался в неспособности передать увиденное: «Сделает это не историк, а русский Шекспир… Но до этого еще далеко». Большую работу по поиску разгадки тайны проделал современный российский историк Олег Иванов. Он пошел нестандартным путем – перечел ВСЕ варианты ВСЕХ опубликованных дневниковых записей Екатерины Великой. То есть, свидетельства той исторической личности, которая, казалось бы, должна была хранить тайну пуще других. Но в силу разных причин проговаривалась, и не раз. За настойчивость свою ученый был вознагражден. Так что же искали Шильдер и Иванов с таким старанием?

 Гостайна интимного свойства

Уже в самом начале правления императрицы Елизаветы Петровны вопрос о наследнике престола был первостепенным. Дочь Петра Великого, придя к власти незаконно, очень хотела после себя оставить на троне наследника законного. Будучи незамужней и бездетной, Елизавета остановила свой выбор на родном племяннике, сыне ее сестры Анны и принца Голштинского Карла-Фридриха. Племянник был прямым наследником Петра Великого, хотя и по «худой», женской линии. Ну, да других не было…

Стоп, стоп! Это Елизавета сознательно делала вид, что не было. На самом деле в Холмогорском концлагере томился свергнутый ею же законный император Иван VI Антонович, принадлежавший, правда, к другой царской ветви Романовых, и потому ею в расчет не бравшийся. Что до народа России, то ему было все равно, тем паче, что романовской крови и в Иване VI, и в племяннике Елизаветы было одинаково малое количество. Итак, в 1742 году из далекой Голштинии привозят четырнадцатилетнего подростка, которого зовут Карл-Петр-Ульрих, крестят и переименовывают на русский манер в Петра Федоровича. Два года он мучительно свыкается со своею «участью» наследника престола в стране, которая своими нравами у него кроме ужаса не вызывает ничего.

Дабы недоросль не скучал и не баловал, ожидая освобождения места на троне, царствующая тетка подыскивает ему в Европе невесту. Девушку искали а) здоровую б) мало-мальски умную. И это было не прихотью, а жизненной необходимостью. Дело в том, что два вышеуказанных достоинства у самого наследника начисто отсутствовали. Он был, как назло, шибко болезненным, да и ума весьма слабого, намного отставая в развитии от своих сверстников. В тайную государственную задачу Елизаветы и ее окружения входило быстро женить «носителя крови», обеспечить его жене здоровые роды, затем воспитать дитя так, как надо, без влияния родителей. Времени на это вполне хватало – самой императрице Елизавете еще не было и тридцати пяти.

Невестой Петру выбрали принцессу Ангальт-Цербстскую по имени София-Фредерика-Августа. Ее привезли в Петербург, крестили, нарекли Екатериной. Девушка была крепка, высока, стройна, голубоглаза, пышноволоса, лицо – кровь с молоком. А уж умна и начитана до такой чрезвычайности, что в свои пятнадцать лет писала серьезные философские трактаты. Воспитана была в строгости, но моментами была смешлива, например, звонко хохотала, слушая пикантные байки бравого капитана Иеронима Мюнхгаузена, командира роты почетного караула, сопровождавшего ее по Ливонии. В Петербурге молодых познакомили и тут же, не откладывая дело в долгий ящик, обручили. Молодость и долгое вынужденное воздержание мгновенно сработали: обрученные страстно влюбились друг в друга (этот факт подтвержден документально, об этом восторженно писали и он, и она). Императрица Елизавета довольно потирала руки, готовя пышную свадьбу.

Но вдруг юная Екатерина стала грустить, что никак не прошло мимо внимания императрицы. Отменно поставленная придворная разведка донесла ей, что причиной грусти было полное отсутствие тех знаков внимания и естественного проявления любви со стороны юноши, которые обычно свойственны и возрасту, и, особенно, доступностью любимой (ему дозволялось запросто заходить в покои невесты и днем, и по вечерам). Знаки те он заменял детской ребячливостью и азартной игрой в солдатики. Умная девушка и сама писала в дневнике: «Я была удивлена, что нашла его таким ребенком, хотя ему исполнилось 16 лет. Сердце мое было открыто великому князю: стоило лишь ему пожелать… Если бы он хотел быть любимым, это было бы для меня нетрудно: я от природы была склонна и привычна исполнять свои обязанности…»

«Если бы он только мог…»

Но и без предварительных знаков внимания свадьба, задуманная как государственное дело, состоялась. После утомительного свадебного обряда невесту привели в опочивальню, раздели, помыли, расчесали да и на постель уложили… Описывать происшедшее дальше предоставим право самой лежавшей на той постели. «Все удалились, и я оставалась одна больше двух часов, не зная, что мне следовало делать: нужно ли было встать? Или следовало оставаться в постели? Я ничего на этот счет не знала. Наконец, Крузе, моя новая камер-фрау, вошла и сказала мне очень весело, что великий князь ждет своего ужина, который скоро подадут… Его Императорское Высочество, хорошо поужинав, пришел спать, и, когда лег, завел со мной разговор. После этого он заснул и проспал очень спокойно до следующего дня… Крузе захотела на следующий день расспросить…но ее надежды оказались тщетными; и в этом положении дело оставалось в течение девяти лет без малейшего изменения».

Император Петр III Федорович

Девять лет! Удивимся, ужаснемся этому сроку хождения молодой здоровой, замужней женщины в девственницах, возможно это поможет несколько снисходительнее отнестись к последующему совершенно безоглядному, бешенному фаворитизму Екатерины Второй. Девять лет кряду императрица Елизавета цепким взглядом осматривала талию великой княгини, но кроме завидной тонкости при пышности бюста ничего другого там не находила. Самолично осмотрела Екатерину и в бане – никаких изъянов не нашла. Отправляла ее в Плиен – рыбацкий поселок возле Риги, где бил из-под земли целебный для женской немочи источник – не помогало. Наконец, отдала приказание сделать подробный осмотр тела великой княгини лейб-лекарю. И тот, несколько конфузясь, поведал императрице, что великая княжна, пардон, все еще невинна. Вывод был один: наследник престола недееспособен, то есть, импотент. Этого печального факта (и на самом деле – болезнь есть болезнь, и не над чем тут потешаться) не скрывала и сама Екатерина, записав в дневнике: «Я очень бы любила своего супруга, если бы он только захотел или мог (выделено мной. – В.Э.) быть любезным…»

Удивляет здесь только то, что Петр Федорович все же умел быть любезным! Его многочисленные и бурные романы с фрейлинами двора никогда им и не скрывались. При этом всем была известна и странность в выборе очередной пассии, заключавшаяся в формуле «чем хуже – тем лучше». Чем непривлекательнее, а еще лучше – чем страшнее была дама, тем большей страстью к ней проникался наследник престола. Но, хотя все много говорили о побочных связях Петра Федоровича, нет ни одного свидетельства о его внебрачных детях. Влюбляться и ухаживать он умел, но доходил в ухаживании только до определенного момента, а дальше – не мог. Вынужденную остановку компенсировал новой любовью, доводимой до той же точки. Фрейлина Воронцова перенесла оспу, после чего лицо ее было в страшных рубцах, но Петр воспылал к ней любовью, естественно, тут же нашедшей ответ. Любовь была, но детей не было. Зато, выйдя впоследствии замуж за А.Полянского, фрейлина тут же родила ему сына. В 1750 году у великого князя появляется еще одна симпатия – дочь Бирона, герцога Курляндского, девушка маленького роста, очень дурная собой, и не только кривобокая, но даже горбатая. Тем не менее, именно от нее, по свидетельствам современников, Петр долгое время не отходил ни на шаг. Но Бирона внуками они не обрадовали. А Екатерине, двадцатилетней первой красавице на Руси, оставалось только писать в дневнике: «Вот мой Великий князь опять влюблен по уши… Дело это быстро шло вперед в моем присутствии и на глазах у всех, что начинало оскорблять мое тщеславие и самолюбие, мне обидно было, что этого маленького урода предпочитают мне. Впрочем, я знала, это дальше перемигиваний не пойдет в виду особенностей названного господина, которые были все те же (выделено мной. – В.Э.)».

Наемник

По этой причине через девять лет после свадьбы великих князей на их горизонте появляется весьма примечательная для русской истории фигура – Сергей Салтыков. Неспроста появляется (ничто при дворе появиться просто так не может), а по прямому повелению императрицы Елизаветы, которой надоело ждать появления на свет преемника престола. Материалов о жизни Сергея Салтыкова историкам найти не удалось. И это понятно. Поскольку двадцатишестилетнему камер-юнкеру была поставлена совершенно секретная, конкретная и непростая задача: соблазнить принцессу и оплодотворить ее. Да так, чтобы о том, что задача кем-то поставлена, не догадалась ни одна душа, включая саму принцессу. В своих дневниках Екатерина простодушно описывала немудреную технологию соблазнения, и то, как оно наконец-таки состоялось (крепость пала не скоро), как сообщила она возлюбленному о том, «что их счастье дало результаты» – о первых признаках беременности. Сделав дело, Салтыков тут же стал сторониться женщины, которой так настойчиво домогался, и которая его уже по-настоящему полюбила. А потом, как ему и было велено, вовсе исчез.

Но у Екатерины произошел выкидыш. И Салтыкова тут же вернули для совершения второй попытки. На сей раз он с задачей справился намного быстрее, но через два месяца у принцессы вновь появились боли в пояснице, и произошел выкидыш. И снова Салтыкову не дали уйти от ответственности за возложенную миссию. Только после третьей попытки Екатерина благополучно родила наследника престола – будущего императора Павла I, будущего принца Гамлета российского… Шел 1754 год. Празднование рождения наследника императрица Елизавета закатила такое, что весь Петербург гудел более недели. Лишь сама императрица грустно сидела у окошка, по-бабьи горько подперев щеку. Она отлично понимала, что на несчастном импотенте Петре Федоровиче напрочь обрывалась не только династическая линия ее отца – Петра Великого, но и вся линия царствующего с 1613 года дома Романовых. Да, младенец Павел теперь нес в себе кровь княжескую, древнюю, от рюриковичей, но это была не кровь Романовых. И об этом никто не должен был знать. Да вот как бы это сделать «с аккуратностью»?

Ну, прежде всего, нужно бы убрать настоящего отца наследника, в смысле, убрать куда подальше. Поэтому через две недели после родов Екатерине сообщили неприятную новость: Сергей Салтыков отбыл в Ригу, чтобы оттуда морем отправиться к шведскому королю, отвезти ему сообщение о рождении Павла. Маршрут выбран был странный, подозрительно непрямой, да к тому же в самые балтийские штормы… Екатерина, заподозрив неладное, открыто рассказала Елизавете о своих нехороших подозрениях и грозилась раскрыть секрет зачатия наследника престола. После чего с пол дороги, прямо с рижского причала, Салтыкова вернули назад в Петербург, где еще раз заручились гарантиями неразглашения великой государственной тайны и вновь отправили за границу. На сей раз подальше и в более долгую командировку – посланником в Гамбург.

После смерти Елизаветы в 1761 новый император Петр Федорович тут же вызвал наемного «производителя» к себе. Но правление его было коротким, поэтому Салтыкова он так и не дождался.

А коротким правление было по той причине, что Екатерина ручищами гвардейцев удавила своего непутевого супруга, и с небывалой легкостью водрузилась на престол. Убийство мужа стало ее второй личной тайной, впрочем, не сильно ее обременявшей.

Но и после екатерининского переворота 1762 года Салтыков возвращен ко двору не был, а был перенаправлен еще дальше – послом во Францию. И вообще больше Сергея Салтыкова в Петербурге не видели, он до конца дней своих жил либо за границей, либо в Москве, в доме на Дмитровке, либо «в вотчинах». И даже точной даты его смерти никто не знает, где-то около 1784-85 годов. Однако российская история сохранила примечательный факт: всех «боковых» и всех последующих Салтыковых русские цари только что на руках не носили. Императрица Екатерина II в 1790 году пожаловала род Салтыковых графским достоинством. А ее любимый внук – император Александр I пошел еще дальше: председателя Государственного совета и Комитета министров Николая Ивановича Салтыкова он удостоил княжеским достоинством с титулом светлости. За все годы своего правления он это сделал только в отношении троих, двое из них фельдмаршалы – Кутузов и Барклай-де-Толли.

Гамлет

Но вернемся к родившемуся принцу, которого, согласно задуманному плану, тут же отобрали от матери, лишили сразу двух отцов и воспитывали не в императорском дворце, а держали на отдалении, в Гатчине. Мальчик рос нелюдимым, подозрительным, с вечным вопросом в глазах: «Кто я, и чей?» Одну только свою бабку – Елизавету любил, но та умерла, когда ему исполнилось семь лет, ничего ему так и не объяснив. Мать была к нему совершенно равнодушна, «отец» его и видеть не хотел (на что смотреть-то: у курносого мальчонки сходства с носатым «отцом» сколько ни вглядывайся – не увидишь). Кругом все шушукались, и что-то, безусловно, доходило до ушей наследника. Более того, «отец», ненадолго став императором, сразу же надумал жениться на старой своей подруге графине Воронцовой, намереваясь объявить жену-императрицу виновной в прелюбодеянии, а ее сына – незаконнорожденным. Манифест об аресте обоих был уже подготовлен, да братья Орловы оказались проворнее… В восемнадцатилетнем возрасте Павел перенес еще одно потрясение: на реке Яике объявился разбойник, унизительно объявивший себя еще одним, уже третьим, «отцом» принца. Павел пробует сам разобраться в своем оскорбительном рождении. В этом он обращается за помощью к своему другу, лифляндскому барону Кампенгаузену, с которым вступает в обширную переписку. Одно из перехваченных писем было показано Екатерине, и она увидела, насколько далеко сын и его друг барон продвинулись в поисках истины.

После очень сурового разговора с матерью Павла пригласили в кабинет самого влиятельного российского вельможи того времени – Никиты Ивановича Панина и тот, даже не встав с кресла, предупредил: «В тот день, когда ваша неосторожность могла бы компрометировать спокойствие государства, императрица не будет колебаться в выборе между неблагодарным сыном и верными подданными. Она чувствует себя достаточно могущественной, чтобы удивить свет признанием, которое известит о ее слабости, как матери, и о ее верности, как государыни. Вот ваше письмо барону Кампенгаузену, прочитайте его еще раз и подумайте о том, какое решение вам останется принять». Павел дрогнул, и вынужден был поклясться в том, что никогда более не будет «доискиваться ясного смысла событий». И не доискивался, вплоть до 1796 года, когда после смерти Екатерины Великой взошел на императорский престол. Однако, взойдя на него, император Павел I все силы положил на отчаянные, но чисто внешние доказательства своей причастности к отцу-императору и его делам. Вылилось все это в фарс, во всероссийский маскарад и игру в солдатики на государственном уровне. Павел немедленно сломал порядки просвещенного Екатерининского правления, переодев всех без разбору служивых людей в армейскую униформу времен Петра III, заставляя молодую русскую аристократию любить военный парад, плац и солдатскую муштру на нем. Аристократия эти армейские забавы не полюбила…

Павел I с семьёй. 1800 г. Портрет Г. фон Кюгельгена. Слева направо: Николай Павлович, Мария Фёдоровна, Екатерина Павловна, Мария Павловна, Анна Павловна, Павел I, Михаил Павлович, Александра Павловна и Елена Павловна

Панины, Пален и иже с ними

Душою неизбежно возникшего заговора против Павла стал еще один влиятельный Панин – вице-канцлер граф Никита Петрович. Но к началу XIX века подозрительность Павла достигла таких размеров, что даже предельно осторожного Панина удалили из Петербурга, а с ним и многих прочих подозреваемых в заговоре. Вновь императора все больше окружают исправные служаки из, казалось, крепко преданных ему лифляндских баронских родов. Но угли недовольства продолжали тлеть, и постепенно руководство заговором перешло к курляндцу Петру Алексеевичу фон дер Палену, петербургскому военному губернатору, который у Павла был вне всяких подозрений. А точку в трагической судьбе Гамлета российского, равно как и в судьбе шекспировского принца датского, поставила, как это ни печально отмечать, тоже женщина. Его супруга и мать его детей. Первый раз Павла женили в 1773 году на принцессе Гессен-Дармштадтской Вильгельмине-Луизе, но она умерла от родов. Быстро нашли вторую невесту и всего через четыре месяца женили вторично на шестнадцатилетней принцессе Вюртембергской Софии-Доротее-Августе-Луизе, в православии названной Марией Федоровной. Она родила десять детей, в том числе четверых сыновей. Двое из них стали императорами – Александром I и Николаем I.

Так вот, дотошный историк П.Я.Канн обращал внимание на такое обстоятельство: «Павел хорошо знал, что его третий сын Николай прижит женой Марией Федоровной от гофкурьера Бабкина, на которого Николай был похож как две капли воды. Павел даже приготовил манифест, в котором Николай объявлялся незаконнорожденным. Есть свидетельство и о том, что дочь Павла Анна, королева голландская, была прижита Марией Федоровной от статс-секретаря Муханова…» Господи, да сколько же можно! Донельзя удрученный неискоренимой российской традицией «придворного б…ва» и всеми следующими за этим поползновениями на захват власти, Павел в конце своего правления вполне серьезно думал заключить обоих наследников, Александра и Константина, в крепость, а всех младших – отдать в монастырь. Но опоздал. Тень его несчастного «отца» уже пришла к нему, и судьбе угодно было повториться: наследник престола, великий князь Александр Павлович уже отдал исправному служаке фон дер Палену команду: «Фас!». И императора российского банально удавили.

*****

В конце мая 1896 года в кабинет только что взошедшего на престол императора Николая II вошли двое: статс-секретарь и начальник его архива. Последний держал в руках тонкую синюю папку.

– Ваше императорское величество, неукоснительно исполняя волю отца вашего императора Александра III, представляю вам для прочтения сей особо секретный документ.

– Благодарю, вас, оставьте, я прочту.

– Просим нас великодушно извинить, но исполняемая нами обязанность требует, чтобы документ был прочитан в нашем присутствии и по прочтении вновь опечатан.

Николай с любопытством взял папку, взломал две печати и углубился в чтение старинной бумаги. Это было письмо, написанное Екатериной Великой перед самой ее смертью. Содержание письма было предельно откровенным и человечным, а оттого и предельно страшным. В конце письма императрица заклинала наследника не уничтожать ее письменного покаяния, но непременно ознакомить с ним преемника, взошедшего на русский престол. Ниже подписи Екатерины Николай увидел подписи всех российских императоров, последней стояла подпись его отца. Николай откинулся в кресле и тут же чуть не вскрикнул в ужасе – на стене трепетала чья-то зловещая тень, отбрасываемая огнем камина. Но это всего лишь архивариус грел на огне медный ковшик с сургучом для печатей.

***

Говорят, в 1754 году придворные российского императорского двора шушукались, какое отчество больше бы годилось новорожденному Павлу, сыну великой княгини Екатерины — Петрович или Сергеевич? Позже этот слух превратился в вопрос, прервалась ли на Павле I кровная линия Романовых? На него можно ответить вполне определенно – нет, не прервалась. Но определенно история династии загнула в область фантазий и вымыслов.

Существует забавный исторический анекдот: будто бы Александр III поручил Победоносцеву, своему учителю и уважаемому советнику, проверить слух, что отцом Павла I был не Петр III, а Сергей Васильевич Салтыков, первый любовник будущей императрицы Екатерины II. Победоносцев вначале сообщил императору, что, в самом деле, отцом мог быть Салтыков. Александр III обрадовался: «Слава Богу, мы – русские!» Но потом Победоносцев нашел факты в пользу отцовства Петра. Император, тем не менее, обрадовался снова: «Слава Богу, мы – законные!». Мораль, если она вообще может выводиться из анекдота, проста:

Природа власти не в крови, но в умении и желании властвовать, остальное к этому можно приспособить. По крайней мере, такова природа имперской власти – каждая империя тянет за собой огромное количество неразрешенных противоречий, одним больше – ничего страшного.

Однако как мог возникнуть этот сюжет и вместе с ним многочисленные вариации на эту тему? Как не странно, но его во многом создала Екатерина II. В своих «Записках» она пишет о начале романа с Салтыковым весной 1752 года: «Во время одного из этих концертов (у Чоглоковых) Сергей Салтыков дал мне понять, какая была причина его частых посещений. Я не сразу ему ответила; когда он снова стал говорить со мной о том же, я спросила его: на что же он надеется? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал…» Далее подробно описываются все этапы романа вплоть до достаточно интимных – сближение осенью 1752 года, беременность, которая закончилась выкидышем по пути в Москву в декабре, новая беременность и выкидыш в мае 1753-его, охлаждение любовника, заставлявшее страдать Екатерину, строгий присмотр, установленный за великой княгиней в апреле 1754, означавший удаление Сергея Салтыкова. А Павел, как известно, родился 24 сентября 1754 года. Петр упоминается в этой главе записок только в связи с его пьянством, ухаживанием за фрейлинами Екатерины и прочими дамами, а также подозрениями, которые возникли у него в отношении Сергея Салтыкова. Из всего этого рассказа следует, что отцом Павла мог быть Салтыков. Более того, автор «Записок» создает это впечатление намеренно.

Однако Екатерине не приходится особенно доверять. Ей ведь приходилось разными способами оправдывать свой захват власти. После свержения мужа она сочинила столько историй о нем и их отношениях, что историкам, разбирающим, что там правда, а что нет, хватит работы надолго. (Что стоит, скажем, побасенка Екатерины о якобы осужденной и повешенной Петром на виселице крысе, съевшей двух его игрушечных солдатиков. Повесить крысу, как, человека – невозможно. Для этого у крысы слишком мощная шея. И веревка с нее соскользнет. Байка ничтожная, а поди ж ты, историографы со времен С. Соловьева доверчиво повторяют ее снова и снова.). Вот и эта история – требует исследования мотивов Екатерины, зачем-то бросающей тень на собственного сына. По мнению историка С. Мыльникова, автора книги о Петре III, Екатерина побаивалась потенциальных сторонников Павла, которые могли бы требовать трона для правителя с царской кровью взамен иноземки, власть узурпировавшей и никакого права на нее не имеющей. До переворота было высказано предложение (Н. Панина, наставника Павла) объявить Екатерину не императрицей, но регентшей малолетнего наследника до его совершеннолетия. Хоть оно и было отвергнуто, но окончательно забыто не было.

Ход императрицы был вполне логичным с точки зрения политической борьбы – она еще раз говорила противникам, что и Павел этой крови не имеет – ни капли! И прав на престол имеет не больше, чем мать. Но, может, Екатериной двигали иные соображения. Может быть, она в очередной раз выдвигала на первый план себя, свои потребности, желания и таланты вместо какой-то там царской крови, создавшей презираемого ею мужа и, в общем, никчемной. И еще С. Мыльников убедительно доказывает, что Петр III безусловно считал Павла своим сыном. Он сравнивает извещение о рождении сына, посланным им Фридриху II, c аналогичным извещением о рождении дочери Анны, которая точно была от следующего любовника Екатерины – Станислава Понятовского, о чем Петр знал. Действительно, разница между двумя письмами велика. Иной точки зрения придерживается другой историк – Н. Павленко. Он пишет: «Иные придворные, наблюдавшие семейную жизнь великокняжеской четы, шепотом поговаривали, что младенца по батюшке надлежит величать не Петровичем, а Сергеевичем. Вероятно, так оно и было». Так кому же поверить? Петру? Намекам Екатерины? Давно отзвучавшему шепоту придворных? Пожалуй, эти пути уже слишком истоптаны и ничего нового не дадут.

Интересно, какими материалами пользовался Победоносцев. Не портретами ли участников истории? Ведь черты лица наследуются и принадлежат кому-то из родителей – это знали и до появления генетики, как науки. Мы тоже можем провести небольшой анализ, пользуясь портретами.

Они перед нами – и «урод» (так императрица Елизавета называла племянника во гневе) Петр, и красавец Сергей и любвеобильная Екатерина. Последняя о себе молодой вспоминала так: «Говорили, что я прекрасна, как день, и поразительно хороша; правду сказать, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но я нравилась, и полагаю, что в этом и была моя сила». Француз Фавье, видевший Екатерину в 1760 году (ей был тогда 31 год), подверг ее внешность довольно суровой оценке: «Никак нельзя сказать, что ее красота ослепительна: довольно длинная, никак не гибкая талия, осанка благородная, но поступь жеманная, не грациозная; грудь узкая, лицо длинное, особенно подбородок; постоянная улыбка на устах, но рот плоский, вдавленный; нос несколько сгорбленный; небольшие глаза, но взгляд живой, приятный; на лице видны следы оспы. Она скорее красива, чем дурна, но увлечься ей нельзя». Эти и другие оценки можно найти в книге Н.Павленко «Екатерина Великая». Интересные сами по себе, они подтверждают соответствие описаний и портрета, мы можем его использовать совершенно уверенно. Сергей Васильевич Салтыков – тоже длиннолиц, черты лица пропорциональны, глаза миндалевидные, губы маленькие, изящные, высокий лоб, нос прямой и длинный. Екатерина писала о нем: «он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и особенно двор».

В сравнении с ними Петр Федорович, конечно, катастрофически проигрывает внешне – и отличается рядом черт, которые мог оставить своему потомку только он. Лицо у него довольно круглое, даже скуластое. Лоб покатый, нос более короткий, чем у Екатерины и Сергея Салтыкова, весьма широкий в переносице, рот большой, глаза узковатые и поставлены широко. И еще он был щекаст. Портреты Павла свидетельствует о явном сходстве с Петром. Особенно взрослые портреты. Та же форма лица, покатый лоб, большой рот, короткий нос – даже помня о возможности существования рецессивных признаков, Салтыков и Екатерина (оба «прекрасные, как день») настолько некрасивого потомка, которого адмирал Чичагов называл «курносым чухонцем с движениями автомата», не сотворили бы. Если бы отцом Павла был Сергей Салтыков, иной была бы форма лица и лба, иными были бы губы и нос – поскольку у Екатерины и Салтыкова они были подобны, резко отличаясь от черт Петра. И, надо думать, иным бы был и характер. Черт Петра в лице Павла так много, что не нужен даже анализ ДНК, чтобы сказать определенно – да, отцом Павла Сергей Салтыков не был. Им был Петр III. Кстати, по дате рождения видно, что наследник оказался типичным плодом праздников – вот и Екатерина вспоминает, что отмечала Новый Год у императрицы – конечно, с мужем. Видно, в ту ночь, после празднования, и был зачат будущий Павел. Подтверждается мнение С. Мыльникова, что отцовство Салтыкова – нарочно обыгрывалось Екатериной. Кто был настоящий отец ее сына, нет сомнений, – она прекрасно знала. Вероятно, по этой причине она вела себя к Павлу крайне холодно. Ребенком она спокойно оставляла его на попечении нянек и не видела неделями. Уже взрослого сына она хотела заставить отречься от права на престол в пользу внука, Александра.

Эта маленькая история еще раз подтверждает характеристику, которую дал Екатерине историк Я. Барсков: «Ложь была главным орудием царицы: всю жизнь с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим орудием, владела им, как виртуоз, и обманывала родителей, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков». Рекордами лжи Екатерины были ее рассказы о положении русских крестьян: «Наши налоги так необременительны, что в России нет мужика, который бы не имел курицы, когда он захочет, а с некоторого времени они предпочитают индеек курам» (письмо Вольтеру, 1769 год) и «Бывало прежде, проезжая по деревням, видишь маленьких ребятишек в одной рубашке, бегающих босыми ногами по снегу; теперь нет ни одного, у которого не было бы верхнего платья, тулупа и сапогов. Дома хотя по-прежнему деревянные, но расширились и большая часть их в два этажа» (письмо Бьельке, подруге матери, 1774 год). Крестьяне, живущие в двухэтажных избах, с детишками, одетыми в тулупы и сапоги, предпочитающие индеек курам – есть в этом, конечно, почти маниловская мечта и не только элемент обмана, но и самообмана. Именно он добавил к двум отцам Павла еще и третьего претендента – Емельяна Пугачева. Удивительная, надо сказать, ирония истории: три отца у одного будущего императора. Фантомные потемкинские деревни, которыми прославилось правление его матери. Фантасмагория его собственного правления с несуществующим, но делающим карьеру поручиком Киже (пусть это и вымысел Тынянова, но вполне, как говорится, аутентичный). Сын-отцеубийца, который не то умер в Таганроге, не то в Сибири. Все будто пропитано той первоначальной фантазией Екатерины. Право, ложь имеет длинные ноги.

Но что оставалось делать Екатерине? Ее роль была ролью канатоходца. Кто в те дерзкие времена не понимал, что властью надо делиться с достаточно широким окружением, кончал плохо – взять хотя бы мужа и сына Екатерины. Императрица с ее большими планами, волей и работоспособностью была по результатам правления не худшей из российских монархов. Но от большинства благих устремлений ей пришлось отказаться. Не следует также приписывать заслуги России того времени ей одной – люди, с которыми ей приходилось ладить и доверять важные посты, за успехи страны отвечали не меньше. Однако власть, которая должна постоянно прибегать ко лжи и создавать иллюзии, вызывает скепсис. Хорошо действуя во внешней сфере, Екатерина оказалась решительно слаба в решении внутренних проблем. Придав имперскому каркасу, созданному Петром Великим, внешний блеск, она ничего не сумела сделать с отрицательными сторонами его реформ. Вот и приходилось закрывать глаза на состояние страны, обманывать и обманываться.

Заключение

Об отношениях Павла Петровича и Екатерины Алексеевны написано много трудов. Главное, что доминировало в этих отношениях, это то, что Екатерина Алексеевна слишком мало уделяла внимания наследнику престола. Ее нелюбовь к сыну многие объясняли тем, что у Великого князя Павла Петровича было гораздо больше прав и легитимности занимать Российский престол, нежели у матери.

В своих мемуарах Екатерина Алексеевна, столь тонко и доверительно описывает быт Елизаветинского двора после своего приезда в Россию и отношений с императрицей, что невольно задаешь себе вопрос – почему так доверительно все описывает Екатерина? А не затем ли, чтобы отвлечь внимание читателей от более серьезной тайны? Ведь она уже тогда понимала, что эти дневники и мемуары будут читать и изучать очень пристально. В этих документах, на которые опирались историки времен династии Романовых, невольно рисуется образ развратника и хулигана Петра Федоровича и золушки Екатерины Алексеевны. В принципе, создать такие образы ей удалось. Все отношения между кавалерами и дамами «малого» двора нам преподносятся с каким-то подтекстом и намеком. Что стоит описание вызывающего поведения фаворитки Петра Федоровича – Елизаветы Воронцовой, а Екатерина Алексеевна, в это время увлекается чтением книг и изучением новой для нее страны, ее нравов и быта.

В 1954 году Елизавете Петровне было 45 лет, и она явно торопила Екатерину Алексеевну с рождением наследника престола — эти поездки на курорты и оздоровительные воды. Можно предположить и назидательные разносы со стороны императрицы за неспособность произвести наследство. И вот наконец (согласно мемуарам Екатерины Алексеевны), когда родился Павел Петрович, ее (Екатерину Алексеевну) все бросили и праздновали рождение наследника, в то время, когда она нуждалась в самом необходимом – еде и уходе.

Обстановка при дворе накануне рождения Павла Петровича была нервозной: Елизавета Петровна была обеспокоена отсутствием наследника престола, – третья беременность Екатерины Алексеевны (две прерваны естественным путем) вселяла надежду на решение проблемы государственного значения. Прошло девять лет супружества Екатерины Алексеевны и Петра Федоровича без долгожданного потомства и Елизавета Петровна была полна решимости принять кардинальные меры: заменить супругу Петра III (пострижение в монастырь, высылка в Германию и т.д.). Что-то подсказывало проницательной Екатерине Алексеевне, что Елизавета Петровна не будет ждать ее четвертой беременности (возможно, императрица сама ей об этом намекнула, либо высказалась открытым текстом). Ввиду сложившихся обстоятельств, можно предположить логику ее размышлений в следующей последовательности: в случае третьей прерванной беременности или рождения мертвого младенца, Екатерина Алексеевна, спасая себя от гнева Елизаветы Петровны и обеспечивая в первую очередь свое будущее, могла через поверенного человека подготовить замену своего ребенка на новорожденного из простых людей (сказки на пустом месте не рождались). Осуществить это в то время не представлялось сложным, так как женская одежда тех времен скрывала точные сроки разрешения от беременности и позволяла спокойно подготовится к «родам» и успешно их «завершить». Кто-то из близких (служанка, мамка) мог помочь осуществить данную операцию.

В пользу этой версии, говорит тот факт, что Павел Петрович ни лицом, ни конституцией не похож — ни на мать Екатерину Алексеевну, ни на отца Петра Федоровича, и тем более, не на Сергея Салтыкова, как утверждали сплетники при дворе. Дополнительно можно сравнить рост родителей и сына.

Можно предположить, что дети могут унаследовать черты лица своих бабушек или дедушек. Для сравнения предлагаю посмотреть на портреты родителей Екатерины Алексеевны и Павла Петровича, а также на родителей Петра Федоровича и Павла Петровича. родителей Петра Федоровича и Павла Петровича. Екатерина Алексеевна оказалась в плену обстоятельств и, совершая подлог наследника, вероятнее всего выполняла приказ Елизаветы Петровны (не исключен вариант, что Елизавета Петровна была инициатором замены наследника) и защищала свое будущее, и осуждать ее ни кто не имеет права. А как надо было поступить в ее ситуации — ни кто совета не даст. И, тем не менее, мы ей благодарны за тот вклад, который она внесла в развитие нашей страны как самодержавная императрица, заслужив народное признание и получив название периода своего правления как «Золотой век Екатерины», продолжила династию Романовых и обеспечила ее процветание.

В заключении напомню, что это только версия развития исторических событий, и может быть не более, чем предположением, так как каждый читатель имеет свое мнение и вправе делать собственные выводы. И не здесь ли кроется причина того, почему Екатерину Алексеевну, в самый разгар царствования, так сильно обеспокоил вопрос о появлении в Европе внебрачной дочери Елизаветы Петровны и графа Разумовского — княжны Таракановой. За ней была послана целая флотилия во главе с графом Алексеем Орловым. Однако это другая история…

В.Э.

Источник

Find more like this: АНАЛИТИКА