В ночь на 24 августа 1572 года во Франции произошло массовое убийство гугенотов (протестантов) католиками, вошедшее в мировую историю как Варфоломеевская ночь. По различным оценкам, в Париже в этот день погибло около трёх тысяч человек, а по всей Франции в погромах было убито около 30 тысяч гугенотов.
История мировых войн показывает, что многие из них были, по сути, спровоцированы желанием доказать, кто больше прав и творит добро. Когда одна из сторон истово верит в свою моральную сверхмиссию – жди резни. О том, почему самые жестокие войны – войны «добра с добром», рассказывает Юрий Аммосов.
Иную мысль нужно думать годами, чтоб додумать до конца. Меня осенило после очередного занятия с моими студентами на Физтехе, уже ближе к сессии. Обсуждая после пары с ними пройденный материал, я заметил: «Самые страшные войны – это не войны за корыстные интересы и не войны добра со злом, а войны добра с добром».
Это был курс истории инноваций, и мы говорили не о современной политике, а о конфликтах давно минувших веков.
Мы вспомнили, например, Реформацию. В XV веке европейцы не отличались особой религиозностью.
В храме по воскресеньям девушки кокетничали с юношами, мужчины обсуждали дела, дамы сплетничали и хвастались нарядами – это был полный аналог современного «фейсбука».
Священника слушали вполуха, Библия была интересна прежде всего поучительными байками – истории о том, как Давид убил Голиафа и как Ганнибал побивал римлян, были для мирян примерно равноценны.
И так продолжалось, пока не появилась новая технология – книгопечатание. До того книги тиражировали командной перепиской (этот метод назывался «пеция»), и счет книг шел на тысячи в год.
За 1450-1500 года Европа произвела до 28 000 различных изданий инкунабул (первопечатных книг) общим оценочным тиражом свыше 8 миллионов экземпляров. И самой востребованной книгой была Библия, которую стали переводить с «трех священных языков» (еврейского, греческого и латыни) на «низкие народные» – каталанский, французский, немецкий, итальянский, английский. Европейцы стали читать Библию, чего прежде не делали…
И правнуки не особенно верующих и относительно мирных людей стали массово одержимы идеей единственно верного учения о спасении души. Причем каждая сторона свято верила, что они – рыцари веры, защищающие мир от надвигающегося вала ереси и тьмы. Истинную святую Христову Церковь первых апостолов и святого Отца-папы от массы возомнивших о себе невежд-экстремистов. Или чистоту первозданного Христова учения, захваченного погрязшими в роскоши, разврате и коррупции и презирающими народ Божий римскими циниками.
Разумеется, долг велит покарать врагов Христовых как можно суровее…
«И добрый валшебник Курамор ваткнул в злого валшебника Гулюлюна обмазанную смертным ядом палицу и три раза пиривирнул ее, чтоб тот больнее обстрадался».
Варфоломеевская ночь. Картина современника событий, Ф. Дюбуа
В результате европейцы истребляли друг друга «за веру» почти без перерывов с 1521 по 1648 год, уничтожив в отдельных местностях до двух третей населения и в итоге придя к правилу «чья власть, того и вера».
Но дуться друг на друга конфессиональные общины не прекращали вплоть до новейших времен, когда очередной приступ всеобщего безверия уравнял их в глазах новых поколений.
Мы также вспомнили конец XIX века, когда те же европейцы пришли к мысли, что их превосходящие технологии – не прихоть исторического процесса (всего за 1000 лет до того бывшая Римская Европа была сильно позади и арабского Востока и Китая), а признак их избранности от природы. Несите бремя белых, на все вопросы один ответ — «у нас есть «максим», а у них его нет».
Держать черных в рабстве, конечно, нехорошо, говорили европейцы, но природа черных такова, что они должны работать на белых. Если сипаи в Индии, мусульмане в Судане и китайцы в Китае бунтуют – их не просто можно, а нужно расстреливать из пушек и пулеметов для их же пользы и чтоб понимали свое место в мире. Это доказано самой передовой европейской наукой.
Разумеется, утверждалось, что между белыми конфликты невозможны, потому что они цивилизованные и высшая раса. Христианское вероучение преломилось в научно-технологический «прогресс» – термин, ранее означавший «паломнический путь», стал значить «путь в светлое будущее». До него оставался пустяк: рассудить накопившиеся конфликты внутри «расы господ» в ходе небольшой победоносной войны.
Что было дальше, мы знаем. «Небольшая» война продлилась с 1914 по 1918 год, и высшие европейцы с помощью самых новейших технологий уничтожили друг друга в таких количествах, в каких не истребляли отсталых туземцев все предыдущее столетие. При этом и Антанта, и Тройственный союз были убеждены в том, что они – рыцари цивилизации, защищающие ее от варварства противников. Пропаганда обеих сторон рассказывала про вчерашних соседей нечеловеческие ужасы – они-де варят из трупов мыло и гонят в бой низшие расы полузверей…
Рубо. Данте и Вергилий в окопе. Первая мировая война. 1915
Одно государство Европы – нам хорошо знакомое – где идея «высшей расы» прижилась минимально, по инерции продолжало строить «прогресс» почти весь XX век с таким озверением к себе и всему миру, что через три поколения коллапсировало не только от непосильного напряжения, но и устав от агрессии и злобы и изверившись в «прогресс».
Другие европейцы слегка ошалели от контраста между собственным имиджем и поведением и стали постепенно остывать к «прогрессу» и «научному расизму» (пройдя по пути через еще одну войну на той же почве).
Чарльз Эрнест Баттлер. Кровь и сталь. 1916
И таких примеров битв добра с добром мы в разговоре после пары привели еще несколько. С другой стороны, в человеческой истории есть и периоды, когда цивилизации предпочитали высшим миссиям земные богатства и руководствуясь в конфликтах целями, выражавшимися в деньгах, землях и прочих преимуществах.
Те же европейцы XVII-XVIII века считали, что вместо социальных закономерностей в обществе и истории правит богиня Фортуна – счастливый случай, и кто успел его ухватить за хвост, тот и прав. Фаворитам и фавориткам монархов завидовали, но несправедливой систему фаворитизма не считали. Подкуп и взятка была обычным методом и во внутренней и внешней политике – если дают, кто же не возьмет?
Но и европейские войны этого времени не отличались кровожадностью: профессиональные армии иногда маневрировали годами в ожидании того же «военного счастия», прежде чем дать генеральное сражение, а монархи в это время строили хитрые дипломатические интриги. Даже ворвавшийся в круг законных монархов Европы выскочка Наполеон был не идеалистом, как революционеры до него, а оппортунистом, который брал то, что мог.
Прослеживается очень интересная общая закономерность: когда стороны не строят из себя защитников добра и правды, а честно признают, что хотят урвать кусочек, конфликты проходят не очень болезненно. Когда одна из сторон истово верит в свою моральную сверхмиссию – через некоторое время она восстанавливает против себя весь остальной мир.
Но если мир делится на две коалиции, каждая из которых мнит себя Светлой стороной (Темной стороной себя никто не считает!) – следует готовиться к резне, какой еще не видано.
Почему человечество так уязвимо к соблазну морали? Возможно, склонность думать о добре и зле как-то вшита в наши гены. Люди – социальные животные. Мораль и объясняет, почему «они» не «мы», и служит оправданием вражды сообществ, одновременно цементируя сообщество. Тех, кто ведет себя «не так», может принудить к общему порядку любой член сообщества. Во имя всего, что нам дорого!
Оппортунисты же вместе не оттого, что «ваистену так повиливают Высшие силы», а так, временно, по интересам. Сообщество не стойкое – и может быть, эта внутренняя эфемерность заставляет «идеалистов» считать «реалистов» какими-то неправильными людьми. Аморальными. Недоделанными. Вообще недо. Вообще даже не людьми.
Тут бы закончить выводом о сдвигах в нашей современности, о продвижении лидерами мировой цивилизации ценностей свободы и демократии, и об их аморальных геополитических противниках, которые в высших ценностях после коммунизма разочаровались, идеализм презирают, корыстно под себя гребут и интригуют… но стоит ли?
Ведь с точки зрения мировой истории и это не более чем очередная волна колебаний рода человеческого между совестливым и безжалостным к врагам добра идеализмом, и бессовестным реализмом, который под себя гребет и битвы устраивает там, где переговоры и деньги не срабатывают.
Так уж мы, люди, устроены, и вряд ли умные разговоры эту проблему решат. Тут генная терапия нужна. А мы еще даже не выяснили, какой ген чинить.
На анонсе: Эдуард Деба-Понсан. Утро около ворот Лувра после Варфоломеевской ночи (1880)
Find more like this: АНАЛИТИКА