Перед каждым человеком всегда стоит эта необходимость выбора: уют и тепло его земного жилища, хорошо защищенного от ветра и от бурь, или же бескрайнее пространство вечности, в котором есть одно лишь твердое и несомненное, и это твердое и несомненное есть крест.
Если мы постараемся понять, что происходит с человеческой душой в минуты страшных катастроф, потерь — а может быть, иногда и в минуты творческого преображения мира, — мы сможем дать этим явлениям лишь одно объяснение. Ворота в вечность открываются нам путем нашего личного апокалипсиса, личная эсхатология уничтожает время, в котором мы привыкли жить, и пространство, которым мы привыкли все мерить. И человек может каким-то приятием этих иных законов удержать себя в вечности.
Мы, люди, все без исключения тяжеловесны. Будто в стакане разболтали воду с песком. Пока есть движение воды, песок тоже носится по стакану. Затихнет вода — песок осядет на дно. Многое в нашей жизни тревожит эту тяжеловесность и косность. Тревожит борьба за материальное существование: даже такое недостойное слово, как слово «устроиться», требует от нас напряжений и производит бурю в стакане воды.
Смотрите также:
Жизнь и подвиг в лагере смерти Равенсбрюк
В молодости сама эта молодость тянет нас, будоражит и смущает. Личные неудачи и срывы, различные разочарования, крушения надежд — все это не дает осесть нам и успокоиться.
Есть и более серьезные вещи: настоящее горе, безвозвратные утраты, больше всего смерть любимых, — это все то, что на какие-то сроки уничтожает нашу тяжесть, даже вообще нашу весомость, что вдруг властно и повелительно уводит нас из этого мира с его законами в мир иной, законы которого нам неведомы.
Для того чтобы убедиться в разнице этих законов, достаточно побывать на похоронах какого-нибудь малознакомого человека. Его окружают люди — все смертные и знающие, что такое смерть. Но несмотря на то, что она одинаково для всех неизбежна, они делятся на два мира.
Одни сдержанно сочувственны, корректны и будничны: какое, мол, несчастье, кто мог думать, я его недавно видал, да как это случилось, а кто лечил и так далее, — чужие, одним словом.
Другие — тут вопрос не в несчастии даже, а в том, что вдруг открылись какие-то ворота в вечность, что вся природная жизнь затрепетала и рассыпалась, что законы вчерашнего дня отменились, увяли желания, смысл стал бессмыслицей, и иной, непонятный Смысл вырастил за спиной крылья. Действительно солнце померкло, и все покойники встали из гробов, и разодралась церковная катапетасма. Это так коснулась тайна смерти сердца любящих и близких. В черный зев свежей могилы летит все: надежды, планы, привычки, расчеты, а главное — смысл, смысл всей жизни. Если видеть это, то все надо пересмотреть, все откинуть, все увидеть в тленности и лжи.
Рисунок м. Марии (Скобцовой)
Это называется «посетил Господь». Чем? Горем? Больше, чем горем, — вдруг открыл истинную сущность вещей, — и увидали мы, с одной стороны, мертвый скелет живого, мертвый костяк, облеченный плотью, мертвенную землю и мертвенное небо, мертвенность всего творения, а с другой стороны, одновременно с этим увидали мы животворящий, огненный, все пронизывающий и все попаляющий и утешительный Дух.
Потом время, говорят, целитель, — а не вернее ли «умертвитель», — медленно сглаживает все. Душа опять слепнет. Опять ворота вечности закрыты. Перед нами забота, труд, будни, — песок осел на дно.И мы опять живем радостью от малых успехов, огорчением от малых неудач, мы опять начинаем верить,что нет ничего прочнее нашего мира с его тремя измерениями, что достигнуто, то достигнуто, что накоплено, пригодится в старости, все ясно, все как на ладони, и все чуточку скучновато, разве что ходить по именинам, или в кинематограф, или перемывать косточки ближнего.
Тяжеловесна человеческая падшая, пронизанная грехом и его последствиями природа.
Если мы постараемся понять, что происходит с человеческой душой в минуты страшных катастроф, потерь — а может быть, иногда и в минуты творческого преображения мира, — мы сможем дать этим явлениям лишь одно объяснение. Ворота в вечность открываются нам путем нашего личного апокалипсиса, личная эсхатология уничтожает время, в котором мы привыкли жить, и пространство, которым мы привыкли все мерить. И человек может каким-то приятием этих иных законов удержать себя в вечности.
Совершенно не неизбежно вновь ниспадать в будни и в мирное устроение будничных дел, пусть они идут своим чередом, — сквозь них может просвечивать вечность, если человек не испугается, не убежит сам от себя, не откажется от своей страшной, не только человеческой, но и Богочеловеческой судьбы. То есть от своей личной Голгофы, от своего личного крестоношения, вольной волею принятого.
Мать Мария (Скобцова)
Смотрите также:
Святой против рейха
Перед каждым человеком всегда стоит эта необходимость выбора: уют и тепло его земного жилища, хорошо защищенного от ветра и от бурь, или же бескрайнее пространство вечности, в котором есть одно лишь твердое и несомненное, и это твердое и несомненное есть крест.
И думается мне: кто хоть раз почувствовал себя в этой вечности, кто хоть раз понял, по какому пути он идет, кто увидал Шествующего перед ним хоть раз, тому трудно свернуть с этого пути, тому покажутся все уюты непрочными, все богатства неценными, все спутники ненужными, если среди них не увидит он единого Спутника, несущего крест.
Проще сказать — скучной, никчемной, бессмысленной покажется человеку вся жизнь его, не пронзенная пламенем вечности.
Отрывок из сборника «Таинство ближнего. Мать Мария (Скобцова)» издательства «Никея», 2022, редактор-составитель Наталья Ликвинцева
Find more like this: АНАЛИТИКА
