55 лет назад была опубликована повесть А.Солженицына «Один день Ивана Денисовича»

by on 27.11.2017 » Add the first comment.

Повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», ставшая классикой русской литературы ХХ века, была напечатана в 11-м номере «Нового мира» за 1962 год.

За несколько месяцев до публикации главный редактор «Нового мира» Александр Трифонович Твардовский провел бессонную ночь над этим солженицынским произведением, называвшимся тогда «Щ-854. Один день одного зэка». Изменив название и попросив автора смягчить наиболее «опасные» в цензурном отношении места, Твардовский начал борьбу за обнародование «Одного дня». Понимая, что через обычную цензуру повесть не пройдет никогда, Твардовский использовал свои связи в окружении Хрущева.

Между тем слухи о необычном произведении расходились по литературной Москве и за ее пределами. Когда повесть наконец вышла, 11-й номер «Нового мира» тиражом 96 000 буквально смели с прилавков. После специального разрешения ЦК КПСС был допечатан дополнительный тираж — 25 000 экземпляров. По многочисленным просьбам читателей повесть в январе 1963‑го опубликована в «Роман-газете» тиражом 700 000; выходит 100 000 книжного издания.

Но всего этого недостаточно. В библиотеках за «Одним днем Ивана Денисовича» выстраиваются огромные очереди. Повесть читают и обсуждают по всей стране. Академик Сергей Сергеевич Аверинцев в 1990-е годы вспоминал сценку из той эпохи: мужик-колхозник, вряд ли знавший, что такое литературно-художественный журнал «Новый мир», взволнованно просил киоскершу «Союзпечати»: «Ты мне ту книжку дай, где вся правда-то написана!». И киоскерша прекрасно понимала, что он имел в виду. На адрес редакции со всей страны шли письма автору рассказа. Многие читатели писали просто «Рязань. Солженицыну», и письма доходили.

Одними из первых народных «рецензентов» рассказа стали родные братья А.Т. Твардовского. Старший, Константин, работавший кузнецом в совхозе на Смоленщине, писал редактору «Нового мира»: «Еще прими мою благодарность за отличное предисловие к повести А. Солженицына “Один день Ивана Денисовича”. Повестью я восхищен в прямом смысле этого слова; хочу напомнить, что на восхищение и критику я имею особое моральное право. Саша, если это возможно, передай автору повести А. Солженицыну мою личную благодарность, за то что он рассказал нашим сынам и внукам, как мы, старики, жили и выживали. Хочется верить, что эта повесть не метеор, а предвестник — радуга, за которой последует хорошая литературная погода с тучной жатвой романов и повестей». Откликнулся и младший брат Твардовского, Иван, столяр из Нижнего Тагила: «Спасибо тебе и всему “Новому миру”, а за что, ты сам знаешь. За все. И, не скрою, больше всего (это, конечно, понятно тебе) за повесть А. Солженицына. Ох, как хорошо он написал. Так хочется знать о нем больше. Что это за человек, посмотреть бы на него, спасибо сказать. Очень хорошо, очень. Радостно мне, что пришло время, когда оставшиеся в живых Шуховы людьми себя чувствовать будут». Пересылая Солженицыну эти отзывы, А.Т. Твардовский добавлял: «А поток писем в редакцию на Ваше и мое имя идет и идет, и отзывы, мужайтесь, разные, так оно и быть должно, но поганых, конечно, малая часть, и, как правило, они анонимные, что достаточно характеризует их авторов» (Цит. по: «Дорогой Иван Денисович..!» Письма читателей: 1962–1964/Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына; сост., коммент., предисл. Г. А. Тюриной. М.: Русский путь, 2012. С. 26–27. Далее письма цитируются по этому изданию; номера страниц указаны в тексте).

Александру Исаевичу писали студенты и военнослужащие, сотрудники столичных НИИ и шахтеры Донбасса.

«Уважаемый товарищ Солженицын! <…> Прочитал Вашу повесть “Один день Ивана Денисовича” и от души благодарю Вас за матушку-правду. <…> Я работаю на шахте. Вожу электровоз с вагонетками коксующего угля. Наш уголь имеет тысячеградусное тепло. Пусть это тепло через посредство моего уважения согреет Вас» (100).

«Уважаемый товарищ А. Солженицын (к сожалению, не знаю имени и отчества). Примите с далекой Чукотки горячее поздравление с Вашим первым общепризнанным литературным успехом — выходом в свет повести “Один день Ивана Денисовича”. Прочел ее с необычайным интересом. Восхищен оригинальностью языка, глубоким, рельефным, правдивым изображением всех деталей лагерной жизни. Ваша повесть очищает наши души и совесть за все беззакония и произвол, которые чинились в годы культа личности Сталина. <…> Кто я? Был на фронте от командира батареи до ПНШ <помощника начальника штаба.— Ред.> артполка. В связи с ранением осенью 1943 г. на фронт не вернулся. После войны — на партийной и советской работе…» (124).

«Многоуважаемый Александр Исаевич! Только что прочел Вашу Повесть (пишу с большой буквы). Прошу простить меня за несвязность письма, я не литератор и, наверное, даже не очень грамотный человек, а Ваша Повесть так взбудоражила меня и разбудила столько горестных воспоминаний, что мне не до подбора стиля и слога письма. Вы описали один день одного зэка, Ивана Денисовича, понятно, что это день тысяч и сотни тысяч таких же зэков, причем день этот не так уж плохой. Иван Денисович, подводя итоги дня, во всяком случае, доволен. А вот такие морозные дни, когда к разводу, на вахту дневальные сносят из бараков умерших и складывают в штабель (но были и такие, что не приносили мертвеца сразу, а получали на них паек несколько дней), а мы, несчастные зэки, 58-я, окутанные всякими мыслимыми и немыслимыми тряпками, стояли в строю по пять, ждали вывода за зону, а баянист, обеспечивающий мероприятия КВЧ <культурно-воспитательной части.— Ред.>, играет “Катюшу”. Крики нарядчиков “в консервные банки обую, а пойдешь на работу“ и пр., пр., пр. Потом 7–8 км в лес, норма заготовки 5 кбм…» (140).

«Несмотря на весь ужас этого обычного дня <…> в нем нет и одного процента тех ужасных, нечеловеческих преступлений, какие видел я, пробыв в лагерях более 10 лет. Я был свидетелем, когда на прииск осенью поступило 3000 “оргсилы” (так называли заключенных), а к весне, т.е. через 3–4 месяца, живых осталось 200 человек. Шухов спал на вагонке, на матраце, хотя и набитом опилками, а мы спали на болотных кочках, под дождем. А когда натянули дырявые палатки, сами себе сделали из неотесанных жердей нары, подстилали ветки хвои и так, сырые, во всем, в чем ходили на работу, ложились спать. Утром сосед слева или справа отказывался от “сталинской пайки” навсегда…» (169–170).

«Многоуважаемый… (чуть было не написал: Иван Денисович; к сожалению, не знаю Вашего имени-отчества) многоуважаемый писатель Солженицын! Пишу Вам потому, что не могу удержаться и не написать. Сегодня я прочел в журнале Вашу повесть и — потрясен. Больше того, я счастлив. Счастлив тем, что такая изумительная вещь написана и напечатана. Она неотразима. Она с огромной силой подтверждает великую истину о несовместимости искусства и лжи. После появления такой повести, по-моему, любой писатель устыдится лить розовую водичку. И ни один прохвост не сможет обелить необелимое. Я убежден, что миллионы читателей прочтут “Один день Ивана Денисовича” с чувством глубочайшей признательности автору» (153–154).

Конец 1962-го — начало 1964-го — время недолгого официального признания Солженицына. Писателя даже выдвинули на главную в ту пору премию страны — Ленинскую. Потом, конечно, спохватились и дали ее прозаику О. Гончару за роман «Тронка» — невзирая на то, что в поддержку кандидатуры Солженицына в Комитет по этим премиям пришло столько писем, что они хранятся в РГАЛИ в 15 папках не менее 200 листов в каждой (для сравнения — у других кандидатов, включая лауреата,— по одной тоненькой папке). Однако к «гласу народа» никто не прислушивался: уже после публикации следующего рассказа, «Матренин двор», над головой Солженицына начали сгущаться тучи. Но это — совсем другая история…

Оксана Гаркавенко

Газета «Православная вера» №24 (476), 2012 г. 

Источник

Поделитесь с друзьями:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • В закладки Google
  • Google Buzz

Find more like this: НОВОСТИ

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *