– Ты не представляешь, – говорил знакомый батюшка и блистал глазами, – ты не представляешь! Она же, оказывается, в храме! Я и сам не знал; думал, в музее, а она – в храме! И там никого нет! Никого! Хоть целый день перед ней стой! Можно к ней прикладываться, поклоны класть, стоять, сидеть, я не знаю… Лежать! Я там помолился, даже подремал потом на лавочке. Ты понимаешь?! Та самая!
Оказалось, что «там» – это в храме святителя Николая в Толмачах, что в Третьяковской галерее, а «она», как, наверное, вы уже сами поняли, – Владимирская икона Божией Матери. Вот именно, что та самая, встречать которую в 1395-м вышла охваченная ужасом перед подступавшим Тамерланом Москва, сутками не закрывавшая двери своих храмов.
«И весь город вышел ей навстречу, все, от мала до велика, и не было человека, который не плакал бы, и отовсюду слышалось молебное пение: “Не предай же нас, Заступница наша, надежда наша, не предай нас в руки татарам!..” И вняла Матерь Божия воплям русских людей», – писал архиепископ Никон (Рождественский). Необъяснимо для атеистической истории, великий Тамерлан, напуганный видением Богородицы, отвернул от города, куда ему оставалось вот именно что только войти, и ушел терзать враждебную Москве Кипчакскую орду. А икона осталась в Москве.
И сегодня она – не копия, а «та самая», после революции взятая из Успенского собора Кремля и заключенная в музей, – с 1999-го находится в храме святителя Николы в Толмачах, возвращенном Церкви в 1993 году в статусе домового храма Третьяковской галереи.
Ясным февральским днем я направилась туда дымящимися от мороза московскими переулками.
***
Как дредноут, поднявший трапы у причала Москвы, бьющей в его борта пеной дней, белый храм святителя Николая в Толмачах, одним боком выходящий в Толмачевский переулок, а другими – на территорию Третьяковской галереи, не пускал ни с какой стороны.
Двери оказались закрыты, стрелочка «Вход там» указывала на, казалось бы, не соединенный с храмом (выяснилось, что соединен – подземным проходом) подъезд, тоже запертый, в котором за бликующим под зимним солнцем стеклом удалось-таки разглядеть тетеньку в погонах, в ответ на мои вопрошающие ужимки махнувшую рукой: да, дескать, правильно понимаете, через вход в галерею.
У ворот – небольшие завихрения ручейка, устремляющегося внутрь: румяные иностранцы в теплых, словно детских, шапочках колокольчиками и куцых пальтишках, румяные столичные школьники, под предводительством классной руководительницы стремящиеся к прекрасному.
Внутри – почтительный гул. Старомосковская дама в гардеробе (буду уходить – она вздохнет, словно огорченная проводами дорогого гостя: «Уже?») степенно забирает полушубок.
Оглядываюсь – указатель зовет налево: «Вход в храм-музей». Наверх по лестнице, вправо, мой внутренний указатель сбивается, но внешние не подводят. На траверсе проплывает давешняя тетенька-милиционер.
Поворот, лестница, еще гардероб, табличка на белой двери: «Братья и сестры, входить в храм в верхней одежде не благословляется» (хорошо, что разделась!), доска с объявлениями (расписание богослужений плюс домашняя просьба к кому-то вернуть книги в библиотеку, будто и не в центре Москвы в храме при Третьяковской галерее, а где-то на тихом милом провинциальном приходе). У свечного ящика (свечи зажигать не благословляется – следует просто ставить на подсвечник, зажгут за службой) минуту подумав, покупаю акафист в чуть шершавой охристой обложке и свечу. По лестнице вверх и…
В пустом храме тихо, и падает на пол охапками солнечный свет. Вправду, почти никого нет – только присматривает за порядком служительница на стуле да у Казанской (храм полон древних икон) экскурсовод нашептывает что-то двум внимательным дамам. Едва раздается некий призвук: музейное оборудование почти неслышно следит за температурным режимом.
Скольжу к царским вратам. Слева, в резном киоте – она.
Золотая, как золото осени, как самый живописный сентябрьский лес, Владимирская смотрит из киота с такой болью, как не смотрит ни одна из копий, которые кажутся теперь ее чуть блеклыми портретами, а она – словно и впрямь Сама.
Достаю из сумки акафист и встаю, чтобы никому не мешать – у правого клироса.
За окном вдруг оглушительно вскрикивают птицы. Это московские воробьи в самые лютые морозы с несомненной ясностью трезвонят о скоро грядущей весне.
Храм святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галерее:
Малый Толмачевский пер., 9 (вход через здание Третьяковской галереи, расположенное слева от храма);
тел: (495) 957-07-81.
3 октября 1993 года. Молитва перед Владимирской иконой Божией Матери о спасении державы Российской и утолении в ней раздоров и нестроений
Смотрите также:
Знаем ли мы святыни в наших родных городах? Задавшись этим вопросом еще в дни пребывания пояса Пресвятой Богородицы в Москве, мы отправили Марину Вологжанину искать ответы в одном монастыре и четырех московских храмах.
.
Find more like this: АНАЛИТИКА
Уведомление: В храм при Третьяковке из ее запасников перенесены мощи 30 святых | Церковь Успения Богородицы
Уведомление: 14 декабря — день нашествия в Московскую землю ордынского хана Едигея… | Церковь Успения Богородицы
Уведомление: Дело о реставрации | Церковь Успения Богородицы
Уведомление: В храме при Третьяковской галерее освятят точную копию Донской иконы Божией Матери | Церковь Успения Богородицы