Вера в троичного Бога и в божественное триединство — есть вера в любовь, знание любви, как божественной жизни и, наконец, приобщение к этой любви и через неё к самой божественной жизни.
Верую во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, не сотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша.
Здесь, в этой изначальной вере христиан в Иисуса Христа, как Единородного, единственного Сына Божия — сама сердцевина, глубина, средоточие христианства. Одно христианство дерзновенно исповедует единство Божие: «Верую во Единого Бога» и столь же дерзновенно называет и исповедует Бога Пресвятой Троицей — Отцом, Сыном и Духом Святым. Един Бог в Пресвятой Троице славимый. Один Бог в трёх лицах и личностях, три личности в абсолютном единстве. Три в Едином, Единый в Трёх.
Современный христианин часто повторяет эти традиционные формулы как бы по привычке не задумываясь об их смысле, об их содержании. Не задумываясь о том, почему в самом центре христианства находим мы всегда эту, для разума человеческого как будто непонятное, необъяснимое триединство. Действительно, по-человеческой логике один не может быть тремя, три не могут быть одним. И вот, следуя этой логике, верующие очень часто и приходят к такому выводу: «Понять этого единства нельзя и поэтому в него нужно верить, не задумываясь о том, что это означает. Но не будем обманывать себя. Вера, которая не стремиться сама себя углубить, понять, раскрыть — не есть настоящая вера. Во всяком случае, не та вера, которой хочет и ожидает от нас Христос.
Ибо вряд ли из христианского опыта, из Евангелия, из всего образа Христа, можно вывести идею Бога, который почему-то открывает нам, сообщает нам что-то заведомо непонятное, но поэтому и в туже меру, в какую непонятное — и ненужное. Ведь не для того же сообщена нам эта тайна божественного триединства, чтоб мы век за веком повторяли в церквах: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу», и при этом утверждали бы, что это непонятно.
Христианство каждым словом Евангелия утверждает, что Бог не только раскрыл нам истину, но и что постижение, усвоение, знание этой истины — жизнь человека и его спасение. В рождественском песнопении мы поём: «Рождество Твоё Христе Боже наш, воссияло миру свет разума», и не значит ли это, что наш ограниченный, и как всё в мире, падший и замутнённый разум стал во Христе способным понимать истину, не укладывающуюся в рамки земной и тоже ограниченной логики. Так вот, попытаемся в эту тайну божественного триединства. Тайну, раскрытую Христом и которую святые учители Церкви называли «Тайной пресветлой и прерадостной». Начнём снизу, от нашего человеческого опыта. Так, заметим прежде всего, что даже в нашем, чисто земном опыте, единство и множество не являются понятиями попросту взаимоисключающими. Мы говорим о человеке, но о человечестве, о человеке, но и народе. И мы знаем внутренним опытом и знанием, что когда мы говорим: «Наш народ», мы имеем в виду не просто сумму всех отдельных индивидумов этот народ составляющих, но и некое высшее и одновременно более глубокое единство их между собою. Так что выходит, что народ един, но единство его это единство многих.
Таким образом понятие народа, единство не противоположно множеству, напротив, не будь многих, не было бы и единства. Теперь поднимемся на одну ступень выше, всё ещё из опыта, но опыта на этот раз высшего, духовного. Мы узнаём, что настоящим единством будь-то народа, будь-то семьи, будь-то дружбы осуществляется в любви. Ибо любовь в сущности своей есть ни что иное, как единство и жажда единства, т.е. всецелой принадлежностью друг-другу, полноты общения, сознания неразрушимой живой и блаженной связи. Всякое единство не на любви основанное, и не любовью живущее, не есть подлинное единство, и рано или поздно оно распадается, раскрывает себя как псевдоединство. Да, в нашем несовершенном, падшем, злом мире и сама любовь оказывается так часто хрупкой поверхностной. И всё-таки каждый из нас знает, что сколько бы часто мы не падали, сердце наше в своей тайной глубине жаждет, ищет, хочет той любви, про которую сказано в Священном Писании: «Крепка как смерть любовь».
Но вот теперь, поднимем наш взор к Богу. К Тому Богу, о Котором свидетельствуют, Которого являет христианство. Про Него сказано: «Бог — любовь есть». Подчеркнём, сказано не то, что у Бога есть любовь. Или что Он любит, нет. Сказано: «Бог — любовь есть». И это значит любовь вечная, абсолютная, любовь, как сама сущность Бога. Христианство есть религия любви не в том смысле, что в числе прочих добродетелей оно призывает и к любви, а в том смысле, что оно раскрывает непостижимую тайну Бога, как Любви. Любовь, и это мы знаем, есть всегда любовь к другому — выход из себя, из своей закрытости, одиночества, самодовлейности, отдача себя другому. Если эта любовь абсолютная, то она воплощается в единстве абосолютном, так что любящий может сказать про любимого: «Мы — одно, мы едины». Поэтому можно сказать так: «Если Богом называем мы совершенное бытие, совершенство раскрыто нам как любовь: «Бог любовь есть», то тогда Бог не есть одиночество, не есть некая вечное «Я» без вечного «Ты», нет. Бог есть абсолютное и всеблаженское единство любящего, любимого и любви. Или, как Им Самим раскрыто нам: «Отца, Сына и Святого Духа».
Мы веруем во Единого Бога, но ни в одного или одинокого Бога, и это единство в Нём есть Любовь. В любви триединый Бог, в любви единый Бог есть Пресвятая, единосущная и нераздельная Троица. Вера в троичного Бога и в божественное триединство есть, таким образом, вера в любовь, знание любви, как божественной жизни и наконец, приобщение к этой любви и через неё к самой божественной жизни. «Отче!» — говорит Христос в ночь предательства. – Да будут все едины – как Мы едины. Тайна Троицы, тайна Бога, тайна любви, тайна веры. К этой любви на неё направлены, её жаждущей и её от Христа получающей — вот смысл слов Символа веры о Сыне Божьем Единородном.
Протопресвитер Александр Шмеман. Серия бесед о Символе веры
Find more like this: АНАЛИТИКА
