Нам не хватает Родительской субботы в память о жертвах репрессий

Нам нужна общецерковная молитва за всех пострадавших, замученных и прошедших тяжкие испытания в ХХ веке. Когда мы в национальном масштабе будем хранить память об этих людях, то нам самим будет очень много пользы – и как нации, и каждому лично.

Накануне Дмитриевской родительской субботы перед службой в одном типичном московском храме стояла длинная очередь в свечной ящик с записками «об упокоении». В ней совсем не было молодежи. Как и на самой поминальной литургии.

Почему нам должно быть это интересно? Какая разница, ведь не Пасха, не Рождество, праздники, когда замеряется число верующих. Интересно потому, что это показывает, как связана наша вера и отношение к своей семье, к самым близким. Будут ли сегодняшние молодые люди помнить об умерших родственниках: бабушках-дедушках, родителях? Рассказывает Сергей Мельников.

Заупокойная молитва – дистиллированная форма религиозного альтруизма

Сохранится ли вообще преемственность поколений, или жизнь «атомизируется», — это проблема нового века и предмет дискуссий.

Интересно об этом знать и потому, что заупокойная молитва – дистиллированная форма религиозного альтруизма. Например, помогая кому-то делом, мы порой видим результат. Молясь о здравии – тоже. А молясь за усопших, мы можем только уповать, что милосердный Бог, независимо от того, кто был покойный, нас услышит, а его помилует.

Архимандрит Кирилл (Павлов) говорил: «Участь усопшего подобна положению человека, который плывет по очень опасному месту. А наши молитвы являются спасительным якорем или канатом, который мы подали ближнему в момент опасности».

Этот плывущий человек даже не может попросить о помощи. А мы, помолившись, в итоге не увидим результат. Но можем верить.

Молитвы за усопших показывают — заботит ли нас Вечность или важнее сегодняшний день.

Не так давно вышли результаты опроса «Левада-центра» о страхах россиян, которые показали, что

наши люди больше боятся политического преследования, войны, бедности, болезни близких, чем смерти.

Если обобщить, то получается, что жизнь в страдании пугает больше, чем смерть. Люди боятся бедствий здесь, а в отношении к смерти проявляют нечто вроде фатализма Эпикура, когда «пока мы есть – смерти нет, пришла смерть – нас уже нет». И тогда получается, что важнее просить Бога о благах здешних, чем о спасении себя или своих близких в Вечности.

Следующий вопрос: достаточно ли для нас хранить память о своих корнях или мы хотим сделать больше: помочь молитвой людям, которые, как мы верим, живы и которым эта помощь нужна?

Думают ли люди, что умершие живут, пока жива память о них или о том, что они находятся в иной реальности вне зависимости от памяти о них, пока не произошло всеобщее воскресение.

«Чаю воскресения мертвых», – это Символ веры, который поется на каждой литургии.

Попробуем показать разницу между памятью о предках и поминовением. 9 мая в храмах служится панихида по погибшим в Великой отечественной войне, воинам и гражданским, и по пережившим ужасы войны, по ветеранам. Много ли народа идет в храм в этот выходной день? Мало. Это не значит, что люди забыли своих усопших. Люди помнят, гордятся, выходят на замечательную акцию «Бессмертный полк». А в храм?

Другой пример:

30 октября был день памяти жертв политических репрессий, читались имена, чтобы показать — память жива.

Прекрасно!

Но многие ли молились, подавали записки о своих пострадавших родственниках?

Оказывается, что у нас есть акции воспоминания, и люди в них охотно участвуют, но как быть с поминовением?

Что говорят опросы

В всероссийском исследовании Ромир о семейной памяти был вопрос про имена прабабушек и прадедушек. Это как раз то, что можно написать в записке «Об упокоении». 12% респондентов не смогли назвать ни одного имени. Четверть респондентов (25%) назвали одно–два имени, 18% — меньше половины всех имен.

44% россиян смогли вспомнить более половины своих прадедов, и только 9% назвали поименно всех восьмерых.

Исследование также показало, что с возрастом осведомленность о семейных корнях повышается. Так, среди респондентов старше 60 лет 91% опрошенных смогли назвать хотя бы одно имя прабабушки или прадедушки, в то время как среди молодежи этот показатель равен 83%.

Как и в предыдущем вопросе, лидеры по знанию имен предков — жители городов-миллионников. Отрыв от сельской местности почти в два раза. Интерес к генеалогии возрос. Почти половина респондентов (48%) подтвердили свое желание узнать информацию об истории своей семьи.

В августе ВЦИОМ проводил опрос «Православная вера и таинство крещения». Оказалось, что в категории 18-24 года только 24% опрошенных называют себя православными, а в Бога не верят 37%, тогда как начиная с 25 лет уже 62% православные, а атеистов только 16%.

В исследовании «ФОМнибус» Фонда «Общественное мнение», проведенном в октябре 2018 года, по этому же вопросу указан результат: 51% респондентов от 18 до 31 года при 69% в возрасте от 31 до 45 лет.Обратите внимание, тут другая верхняя граница. Как знать, какие результаты были бы получены для диапазона 18-24 года.

В 2014 году у ФОМ такого разрыва не было: 65% православных молодых людей, при 67% от 31 года до 45 лет. Среди молодых людей в 2018 году посещало церковь раз в месяц и чаще 8% (7% в 2014 г.), один-два раза в год 14% (20%), а несколько раз в год – 12% (14%).

Если молодежь стала гораздо меньше верить в Бога и ходить в церковь, то она не должна верить и в загробную жизнь и во все, что с ней связано?

А вот и нет. В декабре 2017 года «Левада-центр» провел опрос «Вера в сверхъестественное». Российский опрос был частью международного исследования, проводившегося в 45 странах по единой методике.

Оказалось, что россияне стали больше верить в загробную жизнь (42%, в 2008 году – 33%), рай (39%, ранее 35%), ад (38%, ранее 34%) и возможность умерших влиять на живых (38%, ранее 28 %), чем десять лет назад, когда проводилось предыдущее исследование.

Детальнее по полу, возрасту и по принадлежности к Православной Церкви, результаты ближайшего опроса выглядят так. «Воцерковленные» – мы написали с большим допуском. В опросе говорилось о людях, которые посещают церковные службы и считают себя православными, но там не указано, как часто они бывают в храме и прибегают ли к Таинствам.

Верите ли вы в загробную жизнь?

Верите ли вы в существование рая?

Верите ли вы в существование ада?

Священник Дионисий Землянов, настоятель храма апостола Иоанна Богослова, Томск:

— Воспринимают ли люди как реальность загробную жизнь, рай и ад — вопрос неоднозначный. Ведь можно говорить о вере современного человека в средневековую лубочную картинку ада и рая, а можно о вере в реальности того, что «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (Кор. 1, 2:9). И здесь священникам надо сначала научиться говорить об этих сложных вещах.

Верите ли вы, что умершие близкие родственники обладают сверхъестественной способностью влиять на живущих?

Видно, что женщины верят в загробную жизнь сильнее, чем мужчины. И это совпадает с данными о том, что религиозность женщин выше, чем у мужчин. Например, в том же опросе ФОМ православных христианок 68%, а христиан – лишь 57%.

ФОМ проводил опрос об отношении к загробной жизни в 2014 году и получил результат, близкий к «Левада-Центру» 2008 года: верят в нее 31% россиян.

Вопрос об отношении к молитве поднят в исследовании «Воцерковленность православных» (ФОМ, 2014 год). Практически не молятся 30% православных и 53% молодежи. Церковными молитвами или иногда своими молились 27% православных и 13% молодежи.

Как связаны поминовение и посещение кладбищ

Косвенно об отношении к поминовению усопших говорит опрос ФОМ о посещении кладбищ, проведенный в апреле 2014 г. Согласно его данным, 67% россиян посещает кладбища несколько раз в год. Среди молодежи от 18 до 31 года этот показатель меньше, но тоже высокий 58%, но зато в разы больше тех, кто бывает на кладбище реже, чем раз в год: 17% (5% людей после 45 лет).

Люди ходят на кладбище не столько по определенным датам, сколько по мере наличия времени: 63% всех опрошенных, 56% молодежи. Но в категории «от 18 до 31» больше всех идет на кладбища в памятные даты – 39%. Возможно, потому что идут со старшими родственниками.

Как видно, молодежь верит практически так же, как все остальные россияне.

Может быть, вера в жизнь после смерти есть, и ответ на вопрос будет положительным, но сам вопрос молодых не так уж и занимает. Он есть, но на периферии.

При этом нельзя сказать, что у нас поколение глобализованных «Иванов, не помнящих родства». 83% молодых людей знает хотя бы одно имя своих прадедов, это не намного меньше, чем старшее поколение. Молодые люди ходят на кладбища реже, чем старшее поколение, но нельзя сказать, что совсем их забыли.

«Молитва за усопших рождается из глубины, на которую уходит человек»

Протоиерей Феодор Бородин, настоятель храма свв. бессребренников Космы и Дамиана на Маросейке:

— Глубокое переживание смерти свойственно либо ребенку, либо человеку, уже прошедшему юность. Для ребенка оно бывает очень болезненным. Я помню, как в шесть лет я просто ночами не мог спать, думая, что будет со мной, где буду я после того, как умрет мое тело. Мои родители были тогда вне веры, мне никто не мог дать вразумительного ответа, и это меня сильно мучило.

В дальнейшем тема смерти появляется в жизни человека после того, как он теряет кого-то из родных.

Мой папа, провожая на тот свет своего друга юности, сказал загадочные для меня в то время слова: «Долго жить – это наука терять любимых людей».

Человек проходит эту науку постепенно. По мере взросления, в том числе церковного, он все больше растет той частью, в которой находится память смертная и память об ушедших от нас людях.

И бывает мучительно важно знать, что с тем, кто умер и кого ты любил.

Ты начинаешь за него молиться, чувствуешь, что есть отклик, тебе становится светлее на душе, и ты таинственным образом понимаешь, что и ему становится легче.

Почувствовав это один раз, ты начинаешь больше практиковать молитву за усопших.

Так же, кстати, происходит и у священника. У молодого священника помянник больше «О здравии» – независимо от того, большой он или маленький в абсолютном выражении. Чем дольше он служит, тем толще становится та часть книги, где записаны люди, которые уже не с ним.

Я думаю, это нормально, когда на заупокойном богослужении большая часть людей — в возрасте. Это те, кто теряли.

Смерть – проблема, от которой можно отмахнуться в молодости, а теперь же так уже не сделаешь. Теперь ты рассуждаешь: «Ну вот, если здоровье позволит, то столько, а потом еще столько, а что потом?» Ты начинаешь готовиться к уходу сам. И начинаешь больше молиться об уже ушедших.

Есть, конечно, молодые люди, для которых этот вопрос чрезвычайно важен, но для них вообще религиозная часть жизни является самой главной. Таких людей всегда немного.

Да, люди приходят в церковь ради того, чтобы правильно устроить свою жизнь здесь, на земле следовать воле Божией. И это тоже нормально. Постепенно они понимают, или, по крайней мере, Церковь ждет от всех нас, чтобы мы это поняли, что главное — это та Вечность, обещанное будущее Царство, которое нам Бог уже нам поручил.

Такой удивительный образ можно найти в священнических светильничных молитвах на вечерне: нам поручено Царство, наблюдать за ним, строить, возделывать его… Начинается все здесь, но простерт человек туда. «Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13:14), как говорит апостол Павел. Центр наших переживаний там, хотя мы и молимся, чтобы не болеть здесь.

Святитель Иоанн Златоуст говорит, что самая страшная беда — это грех. Поэтому постепенно центр духовного труда смещается на преодоление этой беды, и тогда смерть не становится чем-то фатально страшным. Переживания все тяжелей, но все больше и радость: «при всем, какой я есть, Господь меня любит».

Молитва за усопших рождается не только из страха за них и за себя, но и из той глубины, на которую постепенно уходит человек. Если человек трудится Богу, то он сам растет. Какие-то переживания, глубины отношений с Богом новоначальному еще рано открывать, он может их не выдержать. Каждый человек развивается духовно по-своему, и в разные периоды его христианской жизни разные вещи для него важны и акцентированы.

Я думаю, что на родительскую субботу ходит столько же народа, сколько и раньше. Изменений за последние годы в нашем приходе я не вижу.

Идут ли люди в День Победы на панихиду?

Мимо нашего храма на Маросейке проходит ручеек людей, расходящихся с «Бессмертного полка», и в этом году мы служили во дворе панихиду за панихидой.

Достаточно много людей, явно нецерковных, заходят, ставят свечу, участвуют в молитве и видно, что они чувствуют: это правильное завершение труда поминовения. Нужно людей приучать к молитве, чтобы они почувствовали, как прекрасна молитва за усопших, как она важна и для них, и для нас.

Мне кажется, нам не хватает родительской субботы в память о жертвах репрессий.

Она была бы совершенно уместна накануне памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской, которая всегда совершается в ближайшее воскресенье после памяти священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого. Это была бы память всех, кто умер своей смертью, тех, кто пострадал, но по каким-то причинам не может быть канонизирован. А семьи?

Мы можем поминать отца семьи, репрессированного священника. А как страдали его жена и дети, ставшие пораженцами в правах? А раскулаченные? А целые народы? Разве всех их не нужно вспомнить?

Нам нужна такая общецерковная молитва за всех пострадавших, замученных и прошедших тяжкие испытания в ХХ веке. Когда мы в национальном масштабе будем хранить память об этих людях, то нам самим будет очень много пользы – и как нации, и каждому лично.

Фото: надгробия некрополя Донского монастыря.

Источник

Find more like this: АНАЛИТИКА