9 февраля – день памяти великого русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского.
«Никаким развратом, никаким давлением и никаким унижением не истребить, не замертвить и не искоренить в сердце народа нашу жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего…»
Ф.М. Достоевский
«Я происходил из семейства русского и благочестивого, — писал Фёдор Достоевский в 1873 году. — С тех пор как себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам нам читал отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем—то торжественным».
Была в семье «святыня», «драгоценная память» — книга, по которой Федор и другие дети учились читать, — это «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета».
Его младший брат вспоминал:
«Первою книгою для чтения была у всех нас одна. Это Священная История Ветхого и Нового Завета на русском языке собственно Сто Четыре Священных Истории Ветхого и Нового Завета. — При ней было несколько довольно плохих литографий с изображением: Сотворения Мира, Пребывания Адама и Евы в раю, Потопа, и прочих Главных Священных фактов. — Помню, как в недавнее уже время, а именно в 70х годах, я, разговаривая с братом Федором Михайловичем про наше детство, упомянул об этой книге; и с каким он восторгом объявил мне, что ему удалось разыскать этот же самый экземпляр книги (т. е. наш детский) и что он бережет его как Святыню»..
В 1880 г., определяя программу детского чтения, Ф. Достоевский писал: «Скажу лишь вообще: берите и давайте лишь то, что производит прекрасные впечатления и родит высокие мысли». Писатель указывал: «Над всем, конечно, Евангелие, Новый Завет в переводе. Если же может читать и в оригинале (то есть на церковнославянском), то всего бы лучше».
За этими советами стоит духовный опыт самого Фёдора Михайловича, который назван одним из исследователей Достоевского «гениальным читателем».
Подлинное духовное перерождение произошло с Фёдором Достоевским после его ареста 23 апреля 1849 года, Об этом сам Достоевский говорил Вс. С. Соловьеву:
«…мне тогда судьба помогла, меня спасла каторга… совсем новым человеком сделался… <…> Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя понял, голубчик… Христа понял… русского человека понял и почувствовал, что и я сам русский, что я один из русского народа»..
22 декабря 1849 года, когда был объявлен приговор и были сделаны приготовления к казни осужденных, Достоевский был уверен, что через несколько минут умрет и «будет с Христом». Нежданное помилование он пережил как воскрешение из мертвых. в течение нескольких минут в его жизни сошлись Голгофа и Пасха.
В письме к брату он прощался с прежней и начинал новую жизнь:
«Брат! я не уныл и не упал духом. Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее. Я сознал это. Эта идея вошла в плоть и кровь мою. Да правда! та голова, которая создавала, жила высшею жизнию искусства, которая сознала и свыклась с возвышенными потребностями духа, та голова уже срезана с плеч моих. Осталась память и образы, созданные и еще не воплощенные мной. Они изъязвят меня, правда! Но во мне осталось сердце и та же плоть и кровь, которая также может и любить, и страдать, и желать, и помнить, а это все—таки жизнь!».
22 декабря 1849 года Достоевский пережил второе рождение. Он ощутил себя новым человеком, и жизнь оправдывала его ожидания.
Во время почти двухнедельного пребывания в Тобольском тюремном замке Достоевскому был первый знак судьбы: жены декабристов вручили ему символический дар — Новый Завет в русском переводе издания 1823 года.
Этот дар стал событием в жизни Достоевского, залогом его будущего «перерождения убеждений», основанием его «новой жизни». На каторге произошло «перерождение убеждений». Суть того, что случилось, Достоевский выразил формулой: «идеи меняются, сердце остается одно».
На каторге Достоевский создал удивительное произведение, которое он назвал «тетрадкой каторжной», а исследователи — Сибирской тетрадью. Эта самодельная тетрадь хранит в себе следы скрытной, урывками продвигавшейся работы. «Сибирская тетрадь» в полной мере проявляет услышанный Достоевским голос русского народа. Благодаря его сознательному отбору, записи образуют художественное целое — единство, которое создают сцены, пословицы, поговорки, «острожный говорок», каторжный юмор, сюжеты будущих произведений.
На каторге Достоевский узнал народ:
«Сколько я вынес из каторги народных типов, характеров! Я сжился с ними и потому, кажется, знаю их порядочно. <…> Вообще время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его. Но это мое маленькое самолюбие! Надеюсь простительно»..
Достоевский не идеализировал народ, но в грубых, грязных, подчас страшных людях он увидел идеальное лицо народа.
«Идеал народа — Христос» — вот главный пункт новых убеждений.
Это выразилось в личном символе веры, который Достоевский изложил в известном письме Н. Д. Фонвизиной:
«Я скажу Вам про себя, что я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие—то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»..
«Перерождение убеждений» стало обретением духовной «почвы», народной правды, осознанием Истины и полным приятием Христа и Евангельского Слова.
Смотрите также:
Евангелие Фёдора Достоевского
Евангелие Достоевского вобрало в себя следы многолетнего чтения и раздумий писателя над страницами вечной книги, впитало каторжный пот и грязь, хранит самые ранние каторжные пометки ногтем. Евангелие было для Достоевского воистину «Благой Вестью», давним и вечно новым откровением о человеке, мире и правде Христа.
Он никогда не расставался с ним и брал с собой в дорогу. Во время творческих ночных бдений оно лежало на виду на письменном столе. Когда ложился спать, всегда клал так, чтобы Евангелие было под рукой.
Это Евангелие описано Достоевским в романе «Униженные и оскорбленные» (1861):
«На столе лежали две книги: краткая география и новый завет в русском переводе, исчерченный карандашом на полях и с отметками ногтем» По этим книгам старик Смит учил читать и понимать мир свою внучку Нелли: «Дедушка купил Новый Завет и Географию и стал меня учить; а иногда рассказывал мне какие на свете есть земли и какие люди живут, и какие моря и что было прежде и как Христос нас всех простил. Когда я его сама спрашивала, то он очень был рад; потому я и стала часто его спрашивать, и он все рассказывал и про Бога много говорил».
Достоевский не только четыре года читал только одно Евангелие, но пережил и прожил его как свою судьбу — страдания, смерть и воскрешение Христа как свою смерть в Мертвом Доме и свое воскрешение в новую жизнь.
У Достоевского была почти религиозная концепция творчества. Как священник на исповеди, писатель был исповедником своих героев. Их грехи становились его грехами, увеличивая тяжесть его креста. Свою вину герои и их автор разрешают самим актом творчества: исповедью, покаянием и искуплением своих и чужих грехов.
Смотрите также:
Готовы ли мы к свободе? “Легенда о Великом Инквизиторе”
Эта идея позже была выражена в служении и поучениях старца Зосимы: сделать себя ответчиком за чужой грех. Виноваты все. У каждого своя мера вины. Одни виноваты в том, что сделали, другие — в том, что не сделали. Кажущаяся невиновность лишь иллюзия: каждый в ответе за мировое зло. Возможны духовное воскрешение и спасение любого человека (обращение Савла в Павла).
Оригинальность Достоевского состоит не в исключительной новизне, а в последовательном и бескомпромиссном следовании евангельским истинам. Достоевский был одним из тех, кто своим творчеством выразил идею христианского реализма. Христианский реализм — это реализм, в котором жив Бог, зримо присутствие Христа, явлено откровение Слова.
Известному принципу «Человек — мера всех вещей» Фёдор Михайлович противопоставил иной: «Христос — мера всех вещей».
Александр А. Соколовский
Использована статья В.Н. Захарова
«Достоевский и Евангелие»
Find more like this: АНАЛИТИКА
