Продолжаем рубрику, посвящённую 80-летию Большого террора. Если мы сами забываем пространства своей истории, эти площади будут застроены людьми, которые бы хотели, чтобы у нас вообще не было никакой истории.
Механизм террора был прост: «на места» спускаются изначально завышенные лимиты на расстрелы и посадки, которые к тому же можно увеличивать с разрешения первых лиц страны. И при этом не надо заботиться о доказательной базе, поскольку приговоры выносят внесудебные органы. Карательный механизм начинает работать сам собой: сверху давит гигантский план, зато руки полностью развязаны. Дальше все зависит от изобретательности следователей, податливости арестованных и нередко — случайности… Пройдет всего месяц, и в зоне риска окажутся все. Никто не спрячется.
Именно в адской печи «тридцать седьмого года» родилась новая общность — советский народ. Все, что было до этого, было подготовкой. Уничтожались политические партии и внутрипартийные течения, экономически самостоятельные силы, общественные объединения. К «тридцать седьмому году» общество было предельно атомизировано, а массовый террор спаял эту однородную массу страхом. На выходе был «хомо советикус», который полностью зависел от государства. Эксперимент оказался успешным…
Алексей Бабий, глава красноярского «Мемориала», почти три десятка лет собирает сведения о жертвах тех лет и оцифровывает архивы и воспоминания очевидцев.
Восемьдесят лет назад, 2 июля 1937 года, было положено начало тому, что историки называют Большим террором, а народ — 37-м годом. Этот год стал синонимом репрессий. Некоторые вообще уверены, что репрессии только в 37-м и были.
«Тридцать седьмой год» породил множество мифов, самый опасный из которых — «лес рубят, щепки летят». Многие уверены, что репрессии ударили по большим начальникам и коррупционерам, а остальные — под руку попали. Этот миф — основа бытового сталинизма: люди хотят, чтобы пришел кто-то большой и справедливый и покарал нерадивых бояр.
Большой террор — очень удачное название для того, что происходило 80 лет назад. Даже на фоне постоянного жестокого террора расправы «тридцать седьмого» аномально жестоки — и по абсолютным цифрам расстрелов и посадок, и по охвату социальных групп населения.
Э. Вейдеманис. Москва. Бутово. Расстрельный полигон НКВД. 1937 — 1938 (1999-2003)
Власть большевики получили насильно, и удерживать ее могли только насильно. Двадцатые-тридцатые годы ушли на уничтожение политических конкурентов, разгром НЭПа и уничтожение крестьянства. Параллельно шла внутрипартийная борьба, естественным образом перешедшая во внутрипартийную войну с громкими расстрельными процессами.
Насилие было главным способом решения любых проблем: политических, экономических, социальных. Классический пример — ГУЛАГ, который разом убивал трех зайцев: обеспечивал стройки народного хозяйства практически бесплатной рабочей силой, позволял избавиться от всех, кто не вписывался в рамки, заданные властью, и к тому же внушал страх тем, кто пока еще оставался на свободе.
Большой террор тоже решал конкретные задачи советской власти. Если на предыдущих этапах достаточно было репрессий против определенных групп населения, то теперь понадобились массовые, всеохватные репрессии, чтобы никто не чувствовал себя в безопасности.
Следует пояснить, что в данном документе «первая категория» означает расстрел, а «вторая» — сроки в ГУЛАГе
«Тридцать седьмой год» на самом деле не совсем 37-й. Он имеет очень четкие временные рамки: с 5 августа 1937-го по 17 ноября 1938-го.
А началось все с этой телеграммы:
Решение Политбюро ЦК ВКП(б) №П51/94 от 2 июля 1937 г.- 94. — Об антисоветских элементах.
- Послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму:
- «Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, — являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.
- ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников, с тем чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.
- ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».
- СЕКРЕТАРЬ ЦК И. СТАЛИН.
- АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 212. Л. 32. Подлинник. Машинопись
Ничего необычного в этой телеграмме нет. Даже создание внесудебных троек — так делалось в СССР всегда, когда надо было осудить большое количество человек без излишних буржуазных формальностей — судов, адвокатов, состязания сторон и прочей чепухи. Например, во время «раскулачивания» на местах работали целых две тройки — одна, огэпэушная, ведала расстрелами и посадками, а вторая, огэпэушно-исполкомовская, — высылками и экспроприацией.
Конечно, все сбежавшие «кулаки» были на учете в НКВД. Еще в начале 30-х для них были разработаны специальные учетные карточки. Поэтому для НКВД никакого труда не составляло определиться с кандидатами на расстрел и высылку. Но цифры, присланные регионами, руководство не удовлетворили. Например, в Омской области «по учетам» представили к расстрелу 479 человек и высылке 1959 человек. А в приказе НКВД №00447 от 30 июля 1937-го фигурируют уже другие цифры: 1000 по первой категории (расстрел) и 2500 по второй категории (лагерь). В конечном же счете в Омской области во время Большого террора будет расстреляно более 15 000 человек, то есть в тридцать один раз больше планировавшегося «по учетам».
Вот на этой детали стоит остановиться. Итак, на учете в Омском НКВД стояло 2438 (479+1959) «сбежавших кулаков и уголовников». В приказе 00447 уже указан лимит в 3500 человек. Плюс к тем, кто стоял на учете, нужно набрать еще 1062 человека. И это только по первому лимиту, потом давали новые лимиты. Эти круглые завышенные цифры говорят о том, что задача операции была не только и не столько в том, чтобы репрессировать бежавших со спецпоселения «кулаков и уголовников». Затевалось нечто большее: не точечная операция, а массовый террор.
Какими бы ни были первоначальные планы, как бы ни менялись сроки, лимиты и категории репрессируемых, налицо результат: именно в адской печи «тридцать седьмого года» родилась новая общность — советский народ. Все, что было до этого, было подготовкой. Уничтожались политические партии и внутрипартийные течения, экономически самостоятельные силы, общественные объединения. К «тридцать седьмому году» общество было предельно атомизировано, а массовый террор спаял эту однородную массу страхом. На выходе был хомо советикус, который полностью зависел от государства. Эксперимент оказался успешным.
Димитрий Жилинский. ,,1937 год». Одна приметная деталь: внизу, ближе к раме вмонтирована справка о полной реабилитации погибшего отца…
Людей в 1937 году охватил мистический ужас: совершенно непонятно, по какому принципу арестовывают
Репрессии не прекращались с первых дней революции, но обычно они были направлены на конкретные политические или социальные группы. То громили эсеров, то кадетов. То раскулачивали крестьян. То сажали нэпманов. То боролись с троцкистами…
Средний обыватель с пролетарским происхождением, не совавшийся в политику и экономику, имел много шансов уцелеть в этой битве, если просто «не высовывался». Был риск лишиться избирательных прав за сдачу квартиры или мелкую спекуляцию на рынке. Был риск угодить в ссылку как СВЭ (социально вредный элемент), поскольку для выполнения плана гребли кого ни попадя. Известен, например, случай, когда один человек в Москве в 1933 году вышел в домашних тапочках за папиросами, его взяли как беспаспортного (кто же за папиросами ходит с паспортом).
Арестовывают «бывших» — так ты не бывший. Высылают крестьян — так ты не крестьянин. Арестовывают троцкистов — так ты не троцкист. Высылают из Ленинграда «кировским потоком» — так ты не в Питере живешь.
В 1937 году ситуация изменилась кардинально. Власть проводит невиданную массовую операцию, цель которой — уже не борьба с какими-то силами, течениями, фракциями, а тотальный террор, от которого не застрахован никто, от бездомного бродяги до функционера ВКП(б). Людей охватывает мистический ужас: совершенно непонятно, по какому принципу арестовывают сейчас. Почти в каждом коридоре стоит «допровский чемоданчик», почти в каждой квартире не спят ночами (тоже, кстати, важный элемент психологического террора) и, кажется, уже чуть ли не вздыхают с облегчением, когда за ними приходят, — лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Вот этот-то ужас и остался в советском человеке навсегда и передается от поколения к поколению, даже если его семья не подвергалась репрессии. Репрессировали каждого сотого, напугали — всех.
Игорь Обросов. “Мать и отец. Ожидание. 1937 г.” 1986-88 гг.
Игорь Обросов. “Без права переписки”. 1986-88 гг.
Механизм террора был прост: «на места» спускаются изначально завышенные лимиты на расстрелы и посадки, которые к тому же можно увеличивать с разрешения первых лиц страны. И при этом не надо заботиться о доказательной базе, поскольку приговоры выносят внесудебные органы. Карательный механизм начинает работать сам собой: сверху давит гигантский план, зато руки полностью развязаны. Дальше все зависит от изобретательности следователей, податливости арестованных и нередко — случайности.
О том, как работал этот механизм, мы поговорим еще не раз. Важно, что запускался он из Политбюро ВКП(б). Вышло постановление от 2 июля 1937 года, которое положило начало «антикулацкой операции» НКВД, самой крупной — работа кипит, «на местах» готовят списки «бежавших кулаков», «на верхах» обсуждают цифры будущих лимитов. Всего через три дня, 5 июля, выходит еще одно постановление Политбюро — «О женах осужденных изменников родины».
«1. Принять предложение Наркомвнудела о заключении в лагеря на 5–8 лет всех жен осужденных изменников родины членов правотроцкистской шпионско-диверсионной организации, согласно представленному списку.- 2. Предложить Наркомвнуделу организовать для этого специальные лагеря в Нарымском крае и Тургайском районе Казахстана.
- 3. Установить впредь порядок, по которому все жены изобличенных изменников родины правотроцкистских шпионов подлежат заключению в лагеря не менее как на 5–8 лет.
- 4. Всех оставшихся после осуждения детей-сирот до 15-летнего возраста взять на государственное обеспечение, что же касается детей старше 15-летнего возраста, о них решать вопрос индивидуально.
- 5. Предложить Наркомвнуделу разместить детей в существующей сети детских домов и закрытых интернатах наркомпросов республик.
- Все дети подлежат размещению в городах вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тифлиса, Минска, приморских городов, приграничных городов».
У этого постановления и подготовленного затем на его основе приказа по НКВД №00486 есть отдельная история, которую мы и расскажем отдельно. Сейчас важно другое: Политбюро едва ли не ежедневно выдает постановления о репрессиях. «Кулаки», «жены», «немцы», «поляки», «харбинцы». Поэтому, когда массовые операции начнутся, их логика будет непонятна для непосвященных. Например, сейчас мы знаем, что по приказу №00486 репрессировались только семьи осужденных военной коллегией и военными трибуналами (но не тройками), но тогда люди увидели, что жен и детей тоже арестовывают, — и многие семьи после ареста главы пускались в бега.
Задачи поставлены не только перед НКВД. 7 июля Прокуратура СССР выпускает циркуляр, смысл которого «обеспечить, чтобы хулиганские действия, сопровождавшиеся или конкретно выраженные в контрреволюционных либо шовинистических выпадах» квалифицировались по ст. 58-10 (антисоветская пропаганда), либо по ст. 59-7 (пропаганда, направленная «к возбуждению национальной или религиозной вражды») УК РСФСР.
Игорь Обросов. Триптих, посвященный Печерлагу (правая часть)
Вообще говоря, и раньше это было не редкостью: подрались, например, парни на деревне, дело обычное, но один из пострадавших — комсомолец или член сельсовета, и обычное хулиганство превращается в политическое дело. Теперь же это прямо предписывается прокуратурой. Впрочем, статья 59-7 (с очень знакомым современному человеку названием) была не очень популярна. По крайней мере, в красноярской базе данных имеется всего два человека, осужденных по этой статье. Так что это — скорее «приправа» к основному блюду. А вот известных случаев, когда банальное хулиганство каралось по 58-10, намного больше.
Так практически каждый день расширяется база репрессий. Пройдет всего месяц, и в зоне риска окажутся все. Никто не спрячется.
Алексей Бабий
На анонсе: Игорь Обросов. Вожди сталинщины
Find more like this: АНАЛИТИКА
