Голоса свидетелей

by on 13.06.2016 » Add the first comment.

200993.p

О четырех канонических Евангелиях, об их происхождении, об аудитории, для которой писалось каждое, о сходстве и разнице текстов мы беседуем с протоиереем Леонидом Грилихесом, библеистом, клириком храма во имя Иова Многострадального в Брюсселе.

— Отец Леонид, начнем с вопроса, почему Евангелий — канонических, то есть тех, которые Церковь признала как источники истины, — четыре? Ведь между ними есть различия, есть противоречия, это всегда может запутать читателя. Не было ли в истории Церкви попыток создать и утвердить единый текст, который вмещал бы максимум сведений и исключал бы противоречия?

— Да, такая тенденция была. В середине II века ученик Иустина Философа Татиан пытался создать на основе четырех Евангелий единый текст — так называемый Диатессарон. Сохранившиеся фрагменты показывают, что он делал это очень искусно и с большой тщательностью: некоторые стихи Диатессарона буквально как мозаика собраны из слов и коротких фраз, взятых из разных Евангелий. Текст, составленный Татианом, получил широкое распространение на Востоке у сирийцев, им пользовались в течение нескольких веков. Например, Ефрем Сирин составлял свои евангельские комментарии по Диатессарону. Однако в дальнейшем Церковь отказалась от него: в V веке Феодорит Кирский запрещает употребление Диатессарона и возвращает в Антиохийской Церкви употребление четырех Евангелий. Но о популярности Диатессарона говорит хотя бы тот факт, что в родном городе Феодорита, в Кире, при изъятии было обнаружено около 200 рукописей.

Почему Церковь отказалась от попыток создать единый текст? Ведь наличие четырех Евангелий действительно создает немало проблем. Четыре Евангелия заметно различаются между собой, и разночтения нередко становятся причиной недоумений. Говоря о числе четыре, приводят сравнение с четырьмя сторонами света, так как евангельская проповедь обращена ко всему миру. Аллегорический прообраз четырех Евангелий видят в четырех рукавах, на которые разделяется река, выходящая из рая и орошающая землю (см.: Быт. 2, 10). Но, быть может, чтобы ответить на вопрос, почему в Церкви сохраняется четыре Евангелия, нужно спросить: а кто такие евангелисты? Сами себя они так не называли. Даже слово «Евангелие» применительно к письменным повествованиям об Иисусе Христе стало употребляться лишь начиная с середины II века. Ранние христианские авторы именовали эти тексты иначе, например, Папий Иерапольский использовал выражение «Изречения Господни», Иустин Философ — «Воспоминания апостолов» (но он же, кстати, первым применяет к этим текстам слово «Евангелие»). Кто же такие евангелисты, проповедники спасительного учения и деяний Христовых? Из новозаветных книг мы видим, что сами они постоянно называют себя свидетелями (см.: Деян. 5, 32; 10, 39; 13, 31; 1 Пет. 5, 1; Ин. 21, 24 и др.). Они ходили вместе со Спасителем, они видели все, что Он делал, слышали то, что Он говорил, и они записали свои свидетельства. Сам Господь при Вознесении говорит, что апостолы будут Его свидетелями (см.: Деян. 1, 8). Но свидетельство одного не принимается: Недостаточно одного свидетеля… при словах двух свидетелей или при словах трех свидетелей состоится всякое дело (Втор. 19, 15, см. также: Мф. 18, 16; 2 Кор. 13, 1). Только после того, как будут выслушаны два или три свидетеля, может быть принято какое-то решение. А Новый Завет свидетельствует о приходе Мессии, и чтобы это свидетельство было принято, нам, соответственно этому библейскому установлению, нужно как минимум два-три свидетеля, а у нас их четыре — чтобы уже не оставалось никакого сомнения. Могут возразить, что три из этих четырех — синоптики — пользуются текстами друг друга. Но тогда у нас есть по крайней мере два свидетеля: синоптики и Иоанн.

— А как относиться к другим свидетелям, к неканоническим евангелиям?

— Здесь-то и проходит граница — за неканоническими евангелиями Церковь не признает авторитета свидетельства. Голоса живых свидетелей мы слышим только в четырех канонических Евангелиях. Из евангелистов Матфей и Иоанн — это два апостола, ученики Спасителя, которые были избраны Им для продолжения Его миссии (см.: Мф. 10, 2–3); Марк — ученик и постоянный спутник апостола Петра, он записывает проповедь своего учителя, и за его Евангелием стоит авторитет первоверховного апостола. Евангелиста Луку в православной традиции очень тесно связывают с апостолом Павлом и с Пресвятой Богородицей; кроме того, Лука пользуется многочисленными самыми ранними письменными и устными источниками, о чем он сам сообщает нам в начале своего Евангелия. К тому же апостолы были не просто очевидцами событий: их свидетельство укреплялось и направлялось силою Духа: Вы примете силу, когда сойдет на Вас Дух Святой, и будете Мне свидетелями (Деян. 1, 8). Поэтому Петр мог сказать: Свидетели Ему мы и Дух Святой (Деян. 5, 32). Голос очевидца и сила Духа — это то, что отличает четыре канонических Евангелия от многочисленных не входящих в канон.

— Вы только что сказали, что тексты Евангелий первоначально назывались, в частности, «Воспоминаниями апостолов». Действительно, они ретроспективны: слова Спасителя были преданы, условно говоря, бумаге (пергаменту, папирусу…) спустя какое-то время после произнесения. Нигде нет указаний на то, что кто-либо записывал произносимое непосредственно за Христом. Да и не было ведь ничего подобного стенографии, не было скорописи — писание было сложным, медленным процессом. Как в таких условиях возможна точная передача слов Учителя?

— Как вы считаете, что более надежно — письменный текст или память? Господь проповедовал тогда, когда не было не то что диктофонов и компьютеров, не было и печатного станка. Книга (а точнее, свиток) была вещью редкой и дорогой. Поэтому память была основным хранителем информации. Даже в школах того времени не пользовались необходимыми в наше время тетрадками, ручками, карандашами — ученик должен был все запоминать с голоса учителя. Способности ученика ставились в прямую зависимость от его памяти. В одном древнем поучении говорилось, что все ученики делятся на четыре группы: одни долго запоминают и долго помнят, другие долго запоминают и быстро забывают, третьи быстро запоминают и быстро забывают, и, наконец, последние быстро запоминают и долго помнят. И конечно, каждый учитель хотел бы иметь именно такого ученика: с цепкой памятью, который точно запомнит и надолго сохранит его слова. В этом случае у учителя появлялся шанс, что его учение не будет забыто и не будет искажено, что ученик верно передаст его следующему поколению. Но, с другой стороны, это обстоятельство накладывало определенные обязанности и на учителя. Он должен был говорить кратко, емко, ритмично, использовать те формы подачи материала, которые облегчают запоминание, прибегать к известным мнемоническим приемам и т. п. И все это мы находим в речах Спасителя.

Нам, конечно, хотелось бы, чтобы что-то было записано непосредственно с Его голоса, нам сегодня представляется, что это было бы большим плюсом. Но в те времена гораздо больше ценились ученики, способные записывать все в своей памяти. Ошибка скорее вкрадется в письменный текст (на полях древнееврейских текстов Ветхого Завета есть многочисленные правки, исправляющие письменный вариант с опорой на устную традицию чтения), чем в память. Кроме того, запись может потеряться, порваться, ее можно украсть, а память — нет. Иными словами, в евангельское время память была крепче и пользовалась гораздо большим доверием: она была, как мы сказали бы сегодня, самым распространенным и самым надежным хранителем информации.

— Мне представляется, что есть еще одна причина нашего доверия к текстам Евангелий, к тому, как передаются в них слова Христа. Если мы сами живем в эпоху обесценивания слова, полного отрыва слов от дел, от реальности, безнравственных манипуляций словами, то современники земной жизни Спасителя жили в эпоху совсем иного отношения к слову. Для них произнесенное слово было равносильно материальному событию, причем необратимому. А уж говоря о Боге, они просто органически не могли позволить себе приврать или, скажем, выдать предполагаемое за произошедшее в реальности.

— Да, они были воспитаны суровостью Ветхого Завета, закона, повелевающего применять к лжесвидетелям то же наказание, которое надлежало бы применить в отношении к оклеветанному ими; и услышат прочие, и убоятся, и не станут впредь делать такое зло (Втор. 19, 18–20). В еврейском языке одно и то же слово давар обозначает — слово, дело и вещь. И это свидетельство из древности: слово и дело не должны расходиться. В нашей жизни такое тождество слова и дела представить себе сложно. У любого из нас колоссальный опыт столкновения с лицемерием и ложью. Это — негативная сторона информационного прогресса, развития коммуникативных средств. На нас обрушиваются потоки слов, и слова эти используются с самыми разными целями: агитация, пропаганда, манипуляция сознанием… Конечно, в таких условиях слово просто обесценивается.

— Еще один очень трудный вопрос. Земная проповедь Спасителя продолжалась, как известно, три года. Но, если мы проведем мысленный хронометраж событий, отраженных евангельскими страницами, получится не три года, а гораздо меньше. В Евангелии от Луки мы читаем, что Иисус учил в синагогах и от всех был прославляем (4, 15), и у нас возникает вопрос: чему учил, что говорил? Да, нам известен общий смысл, великий смысл того, что исходило от Спасителя, но разве что-то из произнесенного Им может оказаться для нас лишним? Почему Евангелия так кратки? Из-за «объективных трудностей»?

Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и всему миру не вместить бы написанных книг — так завершает свое благовествование евангелист Иоанн. Конечно, по-человечески нам бы хотелось, чтобы написано было больше. Мы понимаем, что апостолы видели и слышали гораздо больше, чем зафиксировано в Евангелиях. Но, с другой стороны, если мы обратимся к тому, что нам известно о современных Спасителю еврейских учителях, мудрецах, тех же фарисеях, — мы увидим, что ни об одном из них не рассказывается так много. До нас дошли лишь отдельные их высказывания и суждения — крохи по сравнению с тем объемом сведений о Христе, который доносят до нас Евангелия. По меркам того времени, это колоссальный объем. Поэтому удивляться нужно — не тому, как мало, а тому, как удивительно много нам известно о жизни Спасителя. Не нужно сомневаться: того, что известно нам, более чем достаточно. Никакой «проблемы нехватки информации» у нас нет. В том, что рассказали нам евангелисты, содержится вся полнота Откровения. Все, что Господь хотел открыть нам, Его ученики донесли до нас. Вспомним: достаточно двух свидетелей, а у нас их целых четыре. И дай Бог, чтобы все то, что мы читаем в четырех Евангелиях, — мы смогли бы вместить, освоить, понять и воплотить в своей жизни. Сделать, как мы только что говорили, слово делом.

— Теперь давайте поговорим о различиях и сходстве Евангелий. Вы предложили поступить таким образом: сравнить их начала. А почему так важны именно начала?

— Каждое из Евангелий написано конкретным человеком, который принадлежит к той или иной социальной и культурной среде; оно обращено к определенному кругу людей — к определенной общине — и отвечает нуждам этой общины. А с проблемой авторства и адресата тесно связана проблема языка. Очень важно, на каком языке был составлен текст. Поэтому, когда мы говорим о евангельских текстах, мы должны задать себе эти вопросы: кто автор, к какой культуре он принадлежит, каким языком он пользуется, к каким людям и с какой целью он обращается, какие задачи призван решить его текст, при каких условиях составляется этот текст и т. п. В началах Евангелий отчасти видны ответы на эти вопросы. Открыть книгу, приступить к разговору — это ведь всегда очень значимый смысловой момент. Поэтому нередко именно в начале текста фокусируются различные авторские установки, оно сразу вводит нас в определенную традицию и ситуацию.

Евангелист Матфей— Тогда начнем с самого раннего Евангелия — от Матфея: Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова…

— Евангелие от Матфея дошло до нас на греческом, но очень вероятно, что изначально оно было написано на еврейском языке. На этом настаивают многие ранние авторы: Евсевий Кесарийский, цитируя не дошедший до нас труд Папия Иерапольского, пишет: «Матфей составил изречения Господни по-еврейски». Ириней Лионский пишет, что Матфей обнародовал Евангелие «для евреев, на их собственном языке», об этом же говорят и Ориген, и блаженный Иероним. На еврейский оригинал (так называемый протограф) указывают не только внешние свидетельства ранних церковных авторов, но и внутренние, то есть сам греческий текст Евангелия от Матфея, который содержит большое число гебраизмов и порой выглядит как греческий подстрочник еврейского текста. Если это так, то мы можем сказать, что Матфей составил свое Евангелие для христианской общины Иудеи (где в то время продолжали говорить не только по-арамейски, но и по-еврейски) с центром в Иерусалиме, то есть для общины, которая постоянно пребывала в учении апостолов (Деян. 2, 42). Именно эти люди, воспитанные в ветхозаветной традиции, являлись также носителями нового евангельского предания в предельно полном объеме.

Начало Евангелия от Матфея сразу отсылает нас к Ветхому Завету. Слово «родословие», с которого оно начинается (по-гречески генесис), — это греческое название самой первой книги Библии, Книги Бытия. И эта отсылка неслучайна: в Книге Бытия приводится одиннадцать родословий, а здесь, в первой главе Евангелия от Матфея, мы видим последнее, заключительное, двенадцатое родословие, которое соединяет все древние поколения со Христом. Но начало Евангелия от Матфея — это не просто перечень имен, это краткий конспект Ветхого Завета. За каждым именем стоит история. Читая Вооз родил Овида от Руфи (Мф.1, 5), мы вспоминаем Книгу Руфи; читая Иессей родил Давида царя (…) Соломон родил Ровоама (6–7), мысленно возвращаемся к Книгам Царств. Таким образом, Матфей ведет нас через весь Ветхий Завет. Родословие у Матфея делится на три периода. До Давида — это эпоха судей. Затем, от Давида до вавилонского пленения — эпоха царей. И наконец, от возвращения из плена до Христа — эпоха, когда Израиль управлялся первосвященниками. Каждый из трех периодов насчитывает по четырнадцать родов (см.: Мф. 1, 17). Три на четырнадцать — это шесть по семь, и вот, наступает седьмая седмина, во время которой, по пророчеству Даниила (см.: Дан. 9, 25), должен явиться Христос. Миновала эпоха судей, миновала эпоха царей, эпоха первосвященников обрывается правлением Ирода, и вот, наконец, приходит Тот, к Кому вели все эти родословия, Христос — истинный Судия, истинный Царь, истинный Первосвященник, и Его Царство нерушимо и пребывает во веки. Вся эта историософия Матфея была близка и понятна его адресатам, глубоко укорененным в Ветхом Завете. Для них были очень важны мессианские пророчества. И вот, первые христиане-евреи увидели ветхозаветные пророчества в свете новой, новозаветной истории, в свете тех событий, очевидцами которых они были совсем недавно.

Евангелие от Матфея наиболее заметным образом продолжает традицию ветхозаветной письменности, и именно в нем мы обнаруживаем наибольшее количество цитат из Ветхого Завета. Цитаты эти звучат не только в прямой речи Спасителя, но и в тех местах, где текст принадлежит составителю, Матфею. Каждое описываемое событие он воспринимает как исполнение ветхозаветного мессианского пророчества: например, сообщив о бегстве святого семейства в Египет, он заключает: да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: из Египта воззвал я Сына Моего (Ос. 11, 1). Создается впечатление, что Матфей говорит не обо всем подряд, а лишь о том, что «высвечено» мессианским пророчеством. Он все время хочет сказать: вот, смотрите, то, что мы издревле принимаем как указание на грядущий приход Мессии, исполнилось в наши дни в лице Иисуса из Назарета.

Евангелие от Матфея укоренено в еврейском быте, в нем мы находим много бытовых подробностей, непонятных другим народам. Например, когда женщина, страдавшая кровотечением, прикоснулась к одежде Спасителя (см.: Мф. 9, 20), — только у Матфея отмечается, что она прикоснулась к особым кистям на краях одежды (в церковнославянском тексте — к воскрилию ризы Его). У других евангелистов женщина касается просто края одежды. Когда Спаситель говорит: Молитесь, чтоб не случилось бегство ваше зимою или в субботу (24, 20), — упоминание субботы мы тоже находим только у Матфея. Наконец, именно у Матфея мы встречаем традиционное выражение Бог Израилев (Мф.15, 31) или Царство Небесное (евреи, избегая лишний раз произносить слово Бог, заменяли его словом Небо), которое в других Евангелиях заменяется обычно выражением Царство Божие.

Евангелист МаркНачало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия, как написано у пророков… — это уже Марк.

— Здесь очень важно понимать, в каком значении употребляется слово «Евангелие». Ведь, как мы уже говорили, изначально эти тексты именовались иначе. Слово «Евангелие» первоначально означало не письменный текст, а именно благовестие, благую весть, то есть устную проповедь о Христе и о той новой духовной реальности, которая пришла вместе с Ним в этот мир. Марк, ученик, спутник и переводчик апостола Петра, записал проповедь своего учителя. На то, что за Евангелием от Марка стоит устная проповедь Петра, единогласно указывают ранние церковные авторы: Папий Иерапольский, Ириней Лионский, Климент Александрийский. Вот свидетельство последнего: «Когда Петр публично в Риме проповедовал Слово и Духом возвещал Евангелие, присутствующие, которых было немало, просили Марка, как издавна следовавшего за ним и помнившего сказанное им, записать рассказанное». И действительно, язык Евангелия от Марка несет черты устной речи. Папий Иерапольский специально подчеркивает, что Марк, «будучи переводчиком Петра, как запомнил, в точности записал… и заботился только об одном, чтобы ничего не пропустить и не передать неверно». Есть основания утверждать, что Петр проповедовал по-арамейски. Поэтому в греческом переводе Марка встречаются арамейские слова (авва — отец, еффафа — отверзись, Воанергес — сыны громовы, прозвище, которое Спаситель дал сыновьям Зеведея, Иоанну и Иакову) и короткие фразы (талифа куми — девица, встань) и многочисленные «кальки» с арамейского. Проповедь была обращена к язычникам, не знавшим ни Ветхого Завета, ни географии Палестины, ни еврейских обычаев. Поэтому апостол, проповедуя язычникам, был вынужден, как сообщает тот же Папий, «к нуждам слушателей приспосабливать поучения». Все это мы обнаруживаем в Евангелии от Марка. Например, если для Матфея достаточно сказать, что Иисус пришел в храм (см.: Мф. 21, 12, 23), то Марк, обращаясь к язычникам, всегда уточняет, что храм находится в Иерусалиме (см.: Мк. 11, 15, 27). Для Матфея достаточно назвать женщину еврейским словом «хананеянка» (см.: Мф. 15, 22), а Марк объясняет, что женщина была язычница, сирофиникиянка родом (ср.: Мк. 7, 26). Матфей может пользоваться специфической еврейской терминологией: В первый опресноков (ср.: Мф. 26, 17), а Марк вынужден пояснить: В первый день опресноков, когда заколали пасху (ср.: Мк. 14, 12). И подобных примеров очень много.

— Лука: Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова…

— Если Евангелие от Матфея продолжает традицию ветхозаветной книжности, Евангелие от Марка — запись устной проповеди апостола Петра, то евангелист Лука с первых же слов заявляет о себе как об исследователе, который работает с различными источниками. Он больше всего напоминает нам современного «кабинетного» ученого. Первый же стих его Евангелия говорит, что он пользовался многочисленными письменными источниками; а второй — о том, что он опирался также на самые достоверные устные источники, потому что его информаторами были сами апостолы — очевидцы и служители Слова. Кроме того, очень вероятно, что Лука пользовался также воспоминаниями Божией Матери. Иногда он оканчивает свои повествования словами: Мария сохраняла все слова сии в сердце своем (ср.: Лк. 2, 19, 51), что в переводе на современный язык означает: все это запомнила Мария. И действительно, в Евангелии от Луки есть то, что могла рассказать только Она: Благовещение (см.: Лк. 1, 26–39), встреча с Симеоном Богоприимцем (Сретение; см.: Лк. 2, 22–33); приключение с двенадцатилетним Иисусом в Иерусалиме (см.: Лк. 2, 39–49), наконец, история родственного Ей семейства Захарии и Елисаветы (см.: Лк. 1).

Евангелист ЛукаЛука — единственный из евангелистов, кто пытается привязать евангельские события к датам светской истории (В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле — Лк. 2, 1). Все это вместе он тщательным образом исследует, старается выстроить хронологическую цепь событий. И указывает цель: чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен (Лк. 1, 4); это Евангелие обращено к язычникам, непосредственно к греку Феофилу.

Язык Евангелия от Луки очень неоднороден: его зачало построено по правилам греческой риторики (см.: Лк. 1, 1–4), так не может открываться ни одна еврейская книга. Но, поставив точку после прекрасно выстроенного, сложного греческого периода, он вдруг совершенно меняет характер повествования: уже 5-й стих и дальнейший рассказ о рождении Иоанна Предтечи демонстрирует стиль еврейских книг — Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды… Это типичный язык ветхозаветных хроник. Лука, помимо устных и письменных источников, включает в свой труд ранние церковные гимны: песнь Захарии (см.: Лк. 1, 68–79), песнь Богородицы (см.: Лк. 1, 46–55), это очень ценный для него материал. Так появляется удивительное Евангелие, объединяющее самые ранние и самые разные (и, вероятно, составленные даже на разных языках) доступные евангелисту источники: записи, воспоминания, беседы, гимнография.

— И уж совсем иначе начинается столь непохожее на три первых Евангелие от Иоанна. В начале было Слово, и Слово было у Бога… Это похоже на пророчество.

— Евангелие от Иоанна отличается от трех первых. Это отличие настолько разительно, что на него обращали внимание уже ранние христианские авторы. Климент Александрийский называет Евангелие от Иоанна духовным — противопоставляя его трем первым, которые он называет телесными, то есть рассказывающими о земной жизни Спасителя. Именно Иоанну мы обязаны такими замечательными именами Спасителя, как Добрый пастырь, Виноградная лоза, Свет миру, Путь, Истина, Жизнь и, наконец, Слово — имя, которым открывается четвертое Евангелие: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Мы уже видели, как евангелист Матфей, говоря о происхождении, то есть родословной Иисуса Христа, отсылает нас к Книге Бытия. И здесь, в первых словах Иоанна, также очень заметна связь с Книгой Бытия, с самым началом Священного Писания: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1, 1). Ветхий Завет утверждает, что Бог — Творец мира. А евангелист Иоанн идет еще дальше, он говорит, что в недре Отчем пребывает Слово — Единородный Сын(Ин. 1, 18), и это Слово стало плотию, то есть пришло в сотворенный Богом мир, полное благодати и истины (Ин. 1, 14), и это Слово есть Бог, ивсе начало быть через Него (ср.: Ин. 1, 3).

Есть мнение, что Евангелие от Иоанна было написано гораздо позднее других, когда его автор был уже глубоким старцем, — где-то в 90‑х годах I века, то есть спустя примерно 60 лет после описываемых событий. Это последнее Евангелие имеет отличия от Евангелия от Матфея не только в своем содержании, но и в употреблении ветхозаветных цитат. У Матфея так называемыми цитатами исполнения — когда описание новозаветных событий заключается ссылкой на Ветхий Завет с целью показать, что они являются исполнением древних пророчеств, — снабжается первая часть Евангелия; как только Матфей начинает говорить о Страстях Христовых, ветхозаветные цитаты исчезают. И это не случайно. Для евреев, современников земной жизни Спасителя, ожидаемый Мессия был царем, победителем, избавителем Израиля от рабства, духовным, но одновременно и политическим лидером, который должен был освободить и возвеличить Израиль. Конечно, никакого представления о Мессии, умирающем на Кресте, погибающем от рук оккупантов-римлян, у них не было. Поэтому у Матфея при описании Страстей Христовых не было возможности сослаться на общепризнанные мессианские пророчества.

Евангелист ИоаннВ Евангелии от Иоанна мы видим прямо противоположную картину. Цитат из Ветхого Завета очень мало в первой части, зато там, где речь идет о страданиях Спасителя, Иоанн буквально каждый стих подкрепляет ветхозаветной цитатой: трижды, говоря о Распятии, он повторяет: да сбудется Писание (Ин.19, 24, 28, 36). И то, что разорвали Его одежды; и то, что их разыграли по жребию; и то, что Ему поднесли уксус; и то, что Ему перебили голени и пронзили копьем, — все это Иоанн связывает с Писанием. Почему? Потому что за то время, которое прошло между составлением первого и последнего Евангелия, молодая христианская Церковь научилась читать весь Ветхий Завет (а не только его отдельные места) как мессианское пророчество. Христиане стали обращаться к Ветхому Завету самостоятельно, без оглядки на иудейские предания и не ограничивая себя традиционными толкованиями.

В Евангелии от Иоанна нет многих событий, описываемых в синоптических Евангелиях, нет притч, не так много рассказов про исцеления, зато есть длинные беседы Спасителя — с Никодимом (см.: Ин. 3, 1–21), с самарянкой (см.: Ин. 4, 4–28) и, перед самым арестом, — с учениками (Ин. 13–17).

Язык Евангелия от Иоанна возвышенный, торжественный, временами его повествование превращается в гимн. Если Лука открывает свое Евангелие указанием на использованные источники, то Иоанн в самом начале заявляет, что тем, кто принял Христа (а среди них, конечно, и сам Иоанн — любимый и ближайший ученик), Он дал власть быть чадами Божиими, от Него, от Его полноты ониприняли благодать на благодать (Ин. 1, 12, 16). Поэтому мы можем сказать, что это Евангелие пропето языком благодати. Это свидетельство о Христе, но оно есть также свидетельство о той полноте Боговедения, на которую способен человек, принявший Христа и последовавший за Ним до конца. Вспомним, что только евангелист Иоанн, единственный из апостолов, стоял у Креста.

Журнал «Православие и современность» № 32 (48)

Источник

Поделитесь с друзьями:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • В закладки Google
  • Google Buzz

Find more like this: АНАЛИТИКА

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *