Для службы царской…

by on 04.05.2018 » Add the first comment.

4 мая — день памяти Дениса Давыдова.

Дениса Васильевича Давыдова Россия не забыла. К столетию Отечественной войны, в 1912-м, имя Давыдова присвоили про­славленному в боях Ахтырскому гусарскому полку. Это великая честь и вполне Давыдовым заслуженная! Конечно, сегодня его портреты, мягко говоря, нечасто украшают стены кабинетов. Но он остался олицетворением гусара, остался одним из самых популярных героев 1812 года. В ХХ веке Давыдов стал героем кинофильмов и исторических романов. Заслуженная фольклорная слава не умирает.

Этому коренному гусару, хранившему традиции дворянских вольностей, давно положено устареть. А он и сегодня остаётся живым и актуальным, как это и пристало классику. Любимец полководцев, мыслителей и поэтов — Багратиона, Ермолова, Пушкина — он прожил, как подобает национальному герою, то и дело вмешиваясь в историю России. Зачинатель и теоретик партизанской войны 1812 года, участник и комментатор войн с персами и поляками, когда Россия укрепляла границы империи и усмиряла бунтовавших. Такой опыт, увы, не устареет никогда. Дагестан, Ингушетия, Грузия — это и для Дениса Давыдова театр военных действий, и для нас — «горячие точки». Польская проблема не исчезала из повестки дня времён Дениса Давыдова — и в наше время польский вопрос, в свете расширения НАТО, остаётся головной болью российской внешней политики. Конца-края этому не видно. Что касается поэтического наследия Давыдова — нам остаётся только читать, цитировать и удивляться, что этим то смешным, то грустным, то горделивым стихам пошёл третий век. Он написал всего лишь около ста стихотворений, включая коротенькие эпиграммы и незавершённые наброски.

А начиналась биография с суворовского благословения. Сам Давыдов описал тот день вдохновенно и заковыристо в очерке «Встреча с великим Суворовым». Только так и можно было сыграть увертюру к судьбе солдата и поэта, при жизни ставшего легендарным — как и Суворов. Шёл 1793 год. В то время Василий Денисович Давыдов — гусар, как и его сын, — командовал Полтавским легкоконным полком. Суворов осматривал полк и отобедал с Давыдовым. Девятилетний полковничий сын Денис жил при армии, лихо ездил верхом, любил оружие и грезил о сражениях. Суворов спросил его: «Любишь ли ты солдат, друг мой?». Надо сказать, что великий полководец умел проницательно судить о людях по ответам на неожиданные вопросы. Денис ответил без промедления, по-суворовски пылко: «Я люблю графа Суворова; в нём всё — и солдаты, и победа, и слава». Суворов был в восторге: «Помилуй Бог, какой удалой! Быть ему военным человеком. Я ещё не умру, а он уже три сражения выиграет!». Разумеется, Давыдов не забудет суворовского благословения.

Джордж Доу. Денис Давыдов

Через много лет седеющий гусар напишет шутливую автобиографию. Ему удастся скрыть своё авторство — и многие знающие люди примут «Очерк жизни Дениса Васильевича Давыдова» за сочинение самого генерала Ермолова! В этом жизнеописании он со смаком расскажет о своих детских шалостях после суворовского благословения: «Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека. Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам — и тем заключил своё воспитание».

Бригадир Василий Денисович Давыдов, как и его кумир Суворов, был супротивником павловского опруссачивания русской армии. Он был вынужден уйти в отставку вскоре после воцарения Павла Первого. Как и Суворов, при Павле он оказался под судом, власти конфисковали солидную часть немалого состояния Давыдовых. Воспоминания об этой несправедливости долго не покидали юного Дениса Васильевича. После свержения и гибели императора Павла честное имя Давыдовых было восстановлено, вернулся и материальный достаток.

Несмотря на малый рост, Давыдова приняли в кавалергардский полк. А в 1804-м он поступил на службу в Белорусский гусарский. Там-то он и погусарствовал всласть— стихи, мазурки, дамы сердца… К тому времени Давыдов уже был автором вольнодумных басен и сатир. Увлекшись поэзией, Денис подхватывает иронические мотивы русской поэзии последнего десятилетия XVIII века — и насыщает их гусарской фактурой, гусарским жаргоном — крепкими, колоритными профессионализмами. Героем и адресатом его «белорусских» стихов стал Бурцев — «величайший гуляка и самый отчаянный забулдыга из всех гусарских поручиков», если верить Жихареву. А Степан Петрович Жихарев был проницательным мемуаристом. Тогда, в 1804-м, ему писалось, как никогда в будущем. И стихи изливались сразу с мастерским клеймом. Даже песенный раж не мешал стройности образа:

Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закручёнными усами!

Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих…

Эти вакхические послания Бурцеву навсегда останутся наиболее известными стихами Давыдова. Просто чудо: автор не захлёбывается раскрепощённым, жаргонным стихом. Его легкомысленность поэтична — как пушкинские непринуждённые беседы с читателем в «Графе Нулине» и «Онегине». Однако Пушкину едва пошёл шестой годок, когда Давыдов писал:

Если мы когда дадим
Левый бок на фланкировке,
Или лошадь осадим,
Или миленькой плутовке
Даром сердце подарим!

Но настало для Давыдова и «времечко военно». В кампании 1806-го он принял участие как адъютант Багратиона. В жизнеописании он напишет сам о себе: «Давыдов поскакал в армию, прискакал в авангард, бросился в сечу, едва не попался в плен, но был спасён казаками».

В 1808-м Давыдов бил шведов в авангарде Кульнева, «сопутствуя ему во время завоевания Аландских островов, он с ним расставлял пикеты, наблюдал за неприятелем, разделял суровую его пищу и спал на соломе под крышею неба». В кампании 1809-го Давыдов во всех сражениях участвует рядом с Багратионом — главнокомандующим Задунайской армией. Багратиона меняют на Каменского, к которому Давыдов относится скептически. Он снова служит в авангарде храбреца генерала Кульнева, а перед великой войной оказывается во 2-й западной армии — снова рядом со своим учителем Багратионом. Давыдов — подполковник Ахтырского гусарского полка. К началу Отечественной войны он был уже опытным полководцем, прошедшим несколько войн.

Евгений Демаков. Поэт, гусар и партизан Денис Давыдов в кругу однополчан

Его судьбу решит одно озарение, которое Давыдов облечёт в форму послания князю Багратиону:

«Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия, вступая в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей… Вы мой единственный благодетель; позвольте мне предстать к вам для объяснений моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надеждны, что тот, который носит звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственного положение любезного нашего отечества требует…». Багратион одобрил планы Давыдова. Слово было за Кутузовым.

Накануне Бородинской битвы Кутузов принимает план Давыдова и Багратиона. Денис Васильевич получил в своё распоряжение пятьдесят гусар да восемьдесят казаков — и немедленно начал «поиски» по французским тылам. Именно поэтому он не примет участия в Бородинском сражении. А ведь Бородино было одним из родных сёл Давыдова… Печальный пробел в блестящей биографии гусара. На бородинском поле будет ранен в ногу родной брат Дениса Васильевича — кавалергард, ротмистр Евдоким Давыдов. Но Денис Васильевич занимался не менее важным делом, чем герои Бородина. Летучий отряд Давыдова многие считали обречённым и провожали его как на гибель. Но для Дениса Васильевича партизанская война оказалась родной стихией. После первой же победы над французским отрядом на Смоленской дороге он передаёт захваченное у врага оружие крестьянам. Как много он сделал для того, чтобы «дубина народной войны» больнее била противника! 28 октября под Ляховом Давыдов, соединившись с партизанскими отрядами Фигнера, Сеславина и Орлова-Денисова, атакует двухтысячную колонну генерала Ожеро. Попав в окружение, французы сложили оружие. Это была первая столь значительная победа во всей кампании. В скором будущем на счету Давыдова будет ещё несколько удачных нападений на французов — в том числе смелый налёт на трёхтысячный отряд под Копысом. Отряд Давыдова рос от победы к победе, его примеру следовали другие вожди партизанского движения. Французы организовывали особые соединения для поимки Давыдова — живым или мёртвым. Но отпустивший крестьянскую бороду, гусар был неуловим, продолжая громить французские обозы, захватывать трофеи и пленных. Современники отмечали гуманизм Давыдова: к пленным французам он относился, как просвещённый рыцарь, чем отличался от яростного Александра Фигнера, с которым воевал рядом ещё в 1810 году у стен Рущука. Но с предателями из числа подданных императора всероссийского Давыдов обходился сурово. В его «Дневнике партизанских действий 1812 года» есть любопытный эпизод, вскрывающий проблему предательства в контексте той войны. Не бывает войн без предательства — здесь действует непреклонный психологический закон. Об этом знал и Давыдов:

«К славе нашего народа, во всей той стороне известными изменниками были одни дворовые люди отставного майора Семена Вишнева и крестьяне Ефим Никифоров и Сергей Мартынов. Первые, соединясь с французскими мародёрами, убили господина своего; Ефим Никифоров с ними же убил отставного поручика Данилу Иванова, а Сергей Мартынов наводил их на известных ему богатых поселян, убил управителя села Городища, разграбил церковь, вырыл из гробов прах помещицы села сего и стрелял по казакам. При появлении партии моей в ту сторону все первые разбежались и скрылись, но последнего мы захватили 14-го числа. Эта добыча была для меня важнее двухсот французов! Я немедленно рапортовал о том начальнику ополчения и приготовил примерное наказание.

Двадцать первого пришло мне повеление расстрелять преступника, и тот же час разослано от меня объявление по всем деревням на расстоянии десяти верст, чтобы крестьяне собирались в Городище. Четыре священника ближних сёл туда же приглашены были. 22-го, поутру, преступника исповедали, надели на него белую рубашку и привели под караулом к самой той церкви, которую он грабил с врагами отечества. Священники стояли перед нею лицом в поле; на одной черте с ними — взвод пехоты. Преступник был поставлен на колена, лицом к священникам, за ним народ, а за народом вся партия — полукружием. Его отпевали… живого. Надеялся ли он на прощение? До верхней ли степени вкоренилось в нём безбожие? Или отчаяние овладело им до бесчувственности? Но во время богослужения он ни разу не перекрестился. Когда служба кончилась, я велел ему поклониться на четыре стороны. Он поклонился. Я велел народу и отряду расступиться. Он глядел на меня глазами неведения; наконец, когда я велел отвести его далее и завязать глаза, он затрепетал… Взвод подвинулся и выстрелил разом. Тогда партия моя окружила зрителей, из коих хотя не было ни одного изменника и грабителя, но были ослушники начальства. Я имел им список, стал выкликать виновных поодиночке и наказывать нагайками».

Наталья Тропина. Вдали ползет обоз хранцузский

Как военный писатель, Давыдов стал теоретиком партизанской войны и историком войны 1812 года. Разумеется, находились оппоненты, считавшие, что Денис Васильевич преувеличил свою роль в партизанском движении. Но будем помнить, что народным героем он стал уже в 1812-м. Молва подхватила его имя, а лубочные художники растиражировали образ. У самого Вальтера Скотта хранился гравированный портрет Дениса Давыдова из серии портретов русских деятелей 1812 года, которая была выпущена художником Дайтоном, вероятно, вместе с его же портретами Александра I и Платова. На гравюре Дайтона Денис Давыдов изображён в облике могучего воина, с чёрной кудрявой бородой и шапкой волос, в меховой шкуре, накинутой на плечи и застёгнутой пряжкой у ворота, с шарфом вместо пояса и шашкой в руке. Подпись гласила: «Денис Давыдов. Чёрный капитан». Давыдов будет польщён, узнав об этом из переписки с английским классиком.

В заграничный поход 1813 года Давыдов вступает в чине полковника и в ореоле громкой партизанской славы. Он тяготится командованием генерала Винценгероде. Когда смелый набег давыдовского отряда на Дрезден окончился капитуляцией тамошнего гарнизона — Винценгероде за самовольные действия отстраняет Давыдова и грозит судом. Но слишком крепка была слава Давыдова, который со своим партизанским отрядом в критические месяцы войны не давал покоя Великой армии. И сам император заступается за героя. Давыдов участвует в «битве народов» под Лейпцигом, а в 1814-м командует Ахтырским полком в составе армии знаменитого прусского генерала Блюхера. Его производят в генерал-майоры, в этом чине, во главе гусарской бригады, он вступает в Париж. Но с первым генеральским званием Давыдова произошёл обидный казус: в начале 1814-го он получает генеральские эполеты, а осенью извещают, что чин был присвоен ошибочно. Давыдов снова оказывается полковником. Публичный позор, на всю армию, на всю Россию! За что такое унижение? Оскорблённый герой некоторое время проводит в замешательстве и сомнениях, а потом начинает хлопотать и протестовать. Лишь в декабре 1815-го ему вернули генеральское звание. Дело в том, что в то время в разных кавалерийских частях служили шесть полковников Давыдовых. И в 1813—1814-м троих из них следовало произвести в генералы: Дениса Васильевича и его двоюродных братьев — Александра Львовича и Евграфа Владимировича. В канцелярии однофамильцев Давыдовых почему-то не пронумеровали, как это обычно делалось во избежание путаницы. Первым чин получил Евграф Васильевич. Когда в канцелярии получили бумаги на Александра Львовича?— сочли, что он уже произведён в генералы и не дали делу хода. Александр Львович принялся жаловаться?— и бюрократы хорошо запомнили его. Так запомнили, что, получив бумагу о производстве Дениса Васильевича, приняли его за Александра Львовича — и отменили производство. Кстати, Александр Львович генералом так и не стал. Поговаривают, что к нему питал неприязнь император и именно в этом — тайная пружина путаницы с Давыдовыми, от которой Денис Васильевич пострадал случайно и безвинно.

В 1823-м, устав от штабной работы, Давыдов уходит в отставку всё в том же чине генерал-майора. Он считал себя несправедливо обойдённым наградами. С тех пор служил наскоками, урывками возвращаясь в армию для настоящих горячих дел. Это позволяло сохранить свободу от бюрократических излишеств армии николаевского времени. Новый император Давыдову не вполне доверял. Денис Васильевич был двоюродным братом генерала Ермолова и, безусловно, относился к «еромоловской партии», которая в российской армии оказывалась то влиятельной, то гонимой.

Но не стоит вслед за ветреной модой преувеличивать оппозиционность и опальность Давыдова. Просто он был своенравным аристократом, который не умел поступаться ни принципами, ни предрассудками. Ещё в 1816-м он показал характер, когда получил вроде бы лестное назначение в конно-егерскую дивизию, которая располагалась под Орлом, неподалёку от обжитого имения Давыдова. Удобное место для службы! Но Денис Васильевич от назначения отказался. Егерям не полагалось носить усов, а сбривать «принадлежность гусара» наш герой не желал. Усами дорожил. Слухи об этом скоренько дошли до самого императора. И Александр проявил уважение к герою-партизану: Давыдова перевели во 2-ю гусарскую дивизию, в которой он вскоре принял командование над 1-й бригадой.

В русско-персидскую войну 1826—1828 годов Давыдов командовал трёхтысячным отрядом. Первое столкновение с неприятелем произошло 20 сентября под Амамхами, а уже через два дня, разбив наголову 4-тысячный отряд Гассан-хана при урочище Мирок, отряд Давыдова вступил на персидскую землю близ урочища Судагенд. Под южным солнцем нашего героя сразила лихорадка. И после нескольких лихих побед он направился в отпуск — в Москву, лечиться.

В 1830-м запылала вольнолюбивая Польша. Война начиналась с чувствительных щелчков по имперскому самолюбию России. Многим собратьям Давыдова по перу — партизанам вольнолюбивой богемы вроде князя Вяземского — польская война казалась несправедливой, позорной для России. Душа Давыдова не покрылась коростой антиимперского снобизма. Позором он считал слабость и поражения державы, а стремление к защите интересов России воспринимал как должное. В автобиографии Давыдов напишет хлёстко:

«Тяжкий для России 1831 год, близкий родственник 1812, снова вызывает Давыдова на поле брани. И какое русское сердце, чистое от заразы общемирского гражданства, не забилось сильнее при первом известии о восстании Польши? Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, господствующими над её мыслями и делами, осмеливается требовать у России того, что сам Наполеон, предводительствовавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился исторгнуть — и не мог!».

Началась полоса поражений и полупобед, от которых, по выражению Пушкина, «потирали руки» недруги России. Фельдмаршал Дибич, давний знакомец Давыдова, действовал против поляков так неудачно, что на его смерть Денис Васильевич откликнется чуть ли не злорадно. «Клеймо проклятия горит на его памяти в душе каждого россиянина» — так оценивал Давыдов действия Дибича в кампании 1831-го.

Давыдов был назначен в корпус генерала Крейца, командиром отдельного отряда, составленного из Финляндского драгунского и трёх казачьих полков. Войска Давыдова займут Владимир-Волынский. «Я поставил здесь всё вверх дном и отбил навсегда охоту бунтовать». 28 августа, на берегу Вислы, он дал последнее в своей жизни сражение. За польскую кампанию Давыдов будет награждён щедро: орден Анны первой степени, Владимира — второй… В окончательную отставку уйдёт в высоком чине генерал-лейтенанта. Вскоре он напишет мемуары о польской войне 1831-го — не вполне объективные (хладнокровия Давыдову не хватало), но блистательные. Военную прозу Давыдова станут читать и в ХХII веке, она не ветшает.

А. Кузнецов. Денис Давыдов

Многоликий герой был и признанным поэтом на несравненном Парнасе русского литературного Золотого века. В эпицентре лихой гусарской лирики Давыдова — водка.

А завтра — чёрт возьми! — как зюзя натянуся,
На тройке ухарской стрелою полечу;
Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
И пьяный в Петербург на пьянство прискачу! —

Это написал в 1818 году заслуженный генерал с седой прядью в чёрных волосах, отец многодетного (десять детей!) семейства. Ведь уже очень скоро, в 1819 году, Денис Васильевич раз и навсегда женился на Софье Николаевне Чирковой, генеральской дочке. Напрасно не самые осведомлённые современники приравнивали реального Давыдова к его неугомонному лирическому герою. Конечно, и Денису Васильевичу случалось участвовать в попойках и романтических похождениях. Но куда прилежнее он штудировал военную литературу, отстаивая суворовскую науку побеждать. Буяном и гулякой, воспевающим пьянство, Давыдова считали и в кругах, близких к императору. Всякий раз доброжелателям Дениса Васильевича приходилось объяснять почтенным чиновникам, что подлинный Давыдов — человек просвещённый и умеренный в гульбе. Не верили. Слишком убедительно звучали гусарские песни:

Деды! помню вас и я,
Испивающих ковшами
И сидящих вкруг огня
С красно-сизыми носами!

Временами Давыдов снимал маску простодушного усача-гусара. Тогда он включался в войну идей, обличал влиятельных либералов и русофобов (в те годы, кстати, это слово писало с двумя «с» — «руссофобия»). И писал «Современную песню» — остроумный и язвительный приговор либералам. Давыдов здесь перепевал пушкинскую эпиграмму «Собрание насекомых», можно говорить и о влияниях Александра Воейкова, Василия Майкова. Злободневная тема во все времена, стоит только заменить кое-какие «приметы эпохи»:

Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок,
Корчит либерала…

А глядишь: наш Мирабо
Старого Гаврило
За измятое жабо
Хлещет в ус да в рыло.

А глядишь: наш Лафайет,
Брут или Фабриций
Мужиков под пресс кладет
Вместе с свекловицей…

И весь размежёван свет
Без войны и драки!
И России уже нет,
И в Москве поляки!

Но назло врагам она
Всё живёт и дышит,
И могуча, и грозна,
И здоровьем пышет.

Насекомых болтовни
Внятием не тешит,
Да и место, где они,
Даже не почешет.

Разумеется, эти стихи Давыдова были «дурно приняты московским обществом, которое находило неприличным смеяться над теми, которые находятся на дурном счету у правительства». Старенький довод литературной «либеральной жандармерии»! Снобов, возненавидевших своё Отечество, и в те годы в России хватало. Тогда в этом отряде случались и великие умы — вроде «маленького аббатика» Чаадаева, о котором Давыдов писал зло, переходя на казарменный окрик. Как бы он заговорил в ХХI веке, когда наследники Чаадаева уже не ощущают ни трагизма, ни горечи своих прозрений, просто ёрничают от студенческой скамьи до седин? А?«Современная песня» останется классикой сатиры.

Давыдов не принимал участия в Бородинском сражении. Так уж распорядилась воинская судьба. Но он на закате лет напишет одно из лучших стихотворений о той великой битве, с грустью вспоминая о богатырском племени своих собратьев по оружию:

Умолкшие холмы, дол некогда кровавый!
Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,
И шум оружия, и сечи, и борьбу!
Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу
Попрали сильные. Счастливцы горделивы
Невольным пахарем влекут меня на нивы…
О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях,
Ты, голосом своим рождающий в полках
Погибели врагов предчувственные клики,
Вождь гомерический, Багратион великий!
Простри мне длань свою, Раевский, мой герой!
Ермолов! я лечу — веди меня, я твой:
О, обречённый быть побед любимым сыном,
Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!

Но где вы?.. Слушаю… Нет отзыва! С полей
Умчался брани дым, не слышен стук мечей,
И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,
Завидую костям соратника иль друга.

Эти стихи написаны в 1829-м, задолго до болезни Дениса Васильевича, но они звучат как завещание. Писал он своё «Бородинское поле», не стесняясь скрупулёзной работы над каждым стихом. Требовал от друзей?— Вяземского, Жуковского — редакторских замечаний, к которым прислушивался — как Державин подчас прислушивался к советам Н.А. Львова. Баратынский так и вовсе стал едва ли не соавтором Давыдова, переделал несколько строк, и чеканное «Отдайте мне ваш день, день вековечной славы» — это версия Баратынского. Это стихотворение замысливалось как мемориал. И архитектурная выверенность каждой детали здесь была для Давыдова важнее пиитического самовыражения.

Ему и в отставке не хватало одной литературы, до последних дней Давыдов душой был погружён в воинскую героику.

В 1838 году Николай Полевой писал о нём в письме к брату: «… два утра просидел я с Денисом Давыдовым, который стареет ужасно и живёт в прошедшем или, лучше сказать, в одном: 1812 годе и Наполеоне». Давыдову было о чём вспоминать! И мемуаристом он стал первоклассным. Проза Давыдова не менее своеобразна, чем его стихи. Письменная речь Дениса Васильевича не похожа ни на кого из современников! Ни на Пушкина. Ни на Марлинского. Давыдов узнаваем и убедителен. Если даже отбросить романтический ореол, который неотделим от давыдовского образа, — мы увидим талант, опыт и мудрость, скрытые в простых и ясных словах. Он не стал долгожителем, умер, не дожив до пятидесяти пяти. Последнее деяние Дениса Васильевича было данью памяти князю Багратиону. Давыдов обратился к императору Николаю I с предложением перевезти прах генерала из Владимирской губернии на Бородинское поле и похоронить его там, где Багратион сражался и погиб за Отечество. Николай согласился и поручил Давыдову командовать конвоем тела генерала Багратиона. К этой почётной миссии Давыдов должен был приступить 23 июля 1839 года. Не пришлось… Багратиона везли в Бородино из села Сим. А Давыдова — в Новодевичий монастырь из Верхней Мазы Симбирской губернии (поместье супруги), где отставной генерал-лейтенант умер. Адъютант был похоронен почти одновременно со своим генералом, погибшим двадцать семь лет назад.

Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!

За тебя на черта рад, 
Наша матушка Россия! 
Пусть французишки гнилые 
К нам пожалуют назад! 
За тебя на черта рад, 
Наша матушка Россия!

Станем, братцы, вечно жить 
Вкруг огней, под шалашами, 
Днем — рубиться молодцами, 
Вечерком — горелку пить! 
Станем, братцы, вечно жить 
Вкруг огней, под шалашами!

О, как страшно смерть встречать 
На постеле господином, 
Ждать конца под балдахином 
И всечасно умирать! 
О, как страшно смерть встречать 
На постеле господином!

То ли дело средь мечей! 
Там о славе лишь мечтаешь, 
Смерти в когти попадаешь, 
И не думая о ней! 
То ли дело средь мечей: 
Там о славе лишь мечтаешь!

Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!

Могила Дениса Васильевича Давыдова на кладбище Новодевичьего монастыря

Арсений Замостьянов

27.07.2009

Иллюстрация на анонсе: Кристина Кашко. Денис Давыдов. 2012г.

Источник

Поделитесь с друзьями:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • В закладки Google
  • Google Buzz

Find more like this: АНАЛИТИКА

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *