Выставка Михаила Нестерова в Третьяковской галерее: новое искусство в искании живой души

14.06.2013

Открытая в огромном зале Третьяковской галереи на Крымском валу до 18 августа выставка Михаила Нестерова «В поисках своей России» (к 150-летию со дня рождения художника) по сути впервые показывает творчество этого живописца сложно и цельно.

Участвуют в экспозиции более 200 работ из 24 музеев России, Украины, Белоруссии и частных собраний. Премьерными для широкого зрителя являются 14 произведений, поступивших в ГТГ в конце 2012 года по завещанию внучки М.В. Нестерова Ирины Шретер. Такая фундаментальная подготовка позволяет причислить выставку к тем имеющим историческое значение проектам-монографиям, которые Третьяковка исправно делает главными в своей политике (вспомним во многом новое открытие искусства Левитана, Ге, Саврасова, Коровина на масштабнейших экспозициях музея в прошлые годы).

«Молчание»

Выставка Нестерова очень важна именно сегодня, когда поколеблены устои изобразительного творчества как такового, а о сложнейших проблемах утраты и обретения веры на языке пластических искусств серьезный разговор почти ни у кого не получается (особенно у «назначенных» ответствовать за русскую духовность Ильи Глазунова и его учеников).

Экспозиция на Крымском валу подобна большому эпическому сказу в девяти частях. Сквозными стали две темы: русская святость (от первых, конца 1880-х годов, картин на тему странничества и иночества, к большому разделу «В пространстве собора» (церковные росписи), далее — к послереволюционным опытам удержания веры в эпоху наступившего атеизма) и портретопись (от ранних, в духе передвижничества семейных портретов к великолепной галерее женских образов эпохи модерн и созданной в красках плеяды великих ученых и людей искусства страны советов 1920 — 1940-х годов).

«Святая Русь»

Религиозную живопись Нестерова современные интеллектуалы легко обвиняют в иллюстративности, плакатности и показном благочестии, — как раз в том, что справедливо адресуется опусам Ильи Глазунова. Этот вывод поспешен и по сути лжив. И выставка в ГТГ, и предшествовавшая ей персональная выставка Нестерова в Русском музее доказывают, что у Нестерова и Глазунова совершенна разная живописная культура и потому совершенно различные результаты диалога с миром искусства. Глазунов это небрежные вариации на тему модной в 1960-е годы живописи неоэкспрессионизма и мексиканской традиции, связанной с именем Диего Риверы, например. Это такой вариант либеральной советской «оформиловки» общественных пространств, где об искренности, сложности и подлинности переживания родной истории и сакрального в жизни говорить не приходится. Правит бал симуляция и установка на эффектную комиксовую почти сенсационность.

Не так у Нестерова. Да, подчас сюжеты его картин (особенно тех, которых он сам выделял как некие этапные религиозно-философские послания начала XX века: «Святая Русь», «Душа народа») наивны и слишком назидательны. Однако это не лживая простота хуже воровства. Это та простота, что живет в народном искусстве, в народном благочестии. И к которой Нестеров истово стремился.

 

«Пустынник»

 

Для того, чтобы удостовериться в искренности и честности живописца Нестерова имеет смысл непредвзято посмотреть на лучшие его работы, например, на холст «Пустынник» 1888 года из Государственного Русского музея. Главное впечатление от этой картины: феноменальная отзывчивость благодаря созданию тончайшей мембраны, которая формирует потоки волн, соединяющих наш душевный и духовный мир с тем образом кроткой святости и гармонии, что сотворен кистью мастера. Как именно эта мембрана создана? Благодаря точно найденной пропорции между миметической и условной природой образа. Мимезис – подражание – дает узнаваемый и оттого радостный вариант нахождения внутри гармоничного, тихого, совершенного пространства, напоенного тишиной, воздухом и молитвенным созерцанием. Однако чтобы в этом пространстве мы чувствовали себя свободно, художник отказывается от дурной иллюзорности и «реалистичности» изображения. Он уважает способности нашего, зрительского, воображения и создает пространство во многом подобное грезе, явленному сну – символическое, метафорическое. Это можно проверить, подойдя к картине вплотную и посмотрев, как Нестеров выстраивает движение мощных или нежных музыкальных мазков, которые не имитируют поверхность предмета, а сами становятся его субстанцией, сами конструируют мир картины, который автономен от вялой имитации натуры, но причастен высокой Правде Искусства.

Удивительно, но при близком вглядывании в поверхность лучших полотен Нестерова с их синкопами колорита, глыбистой кладкой цвета, будто царапающими холст длинными красочными лентами трудно избежать сопоставления с лучшими образцами искусства XX века, в частности, с абстрактным экспрессионизмом, стилем, в котором способности созидательного воображения художника и зрителя ценились превыше всего. Тема Высокой Правды Искусства и его относительной автономности от жизни, конечно, включает Нестерова в мир и философию эпохи рубежа веков, эпохи символизма. И эта тема предусматривает необыкновенную чуткость ко всей практике мирового искусства, чуткость, дарующую возможность синтеза универсального Образа, который хранил бы память о самом совершенном в человеческой культуре и был бы причастен сфере метафизического, трансцендентного. В принципе, это и есть формула нового народного благочестия: на территории «понятной» светской живописи, опираясь на лучшие ее свершения, в союзе с духовным искусством Средних Веков, утвердить и защитить ценности христианской культуры, которые со всей интенсивностью пробуждали бы в людях отзывчивость и сострадательность.

«Путь ко Христу»

«Формулировать новое искусство можно так: искание живой души, живых форм, живой красоты в природе, в мыслях, сердце – словом, повсюду. Натурализм должен, по-моему, в недалеком будущем подать руку и идти вместе со всем тем, что лишь по внешности своей, по оболочке не есть натурализм. Искание живой души, духа природы так же почтенно, как и живой красивой формы ее», — так писал Нестеров своему другу художнику и архивариусу Русского музея Александру Турыгину в 1898 году (курсив М.В. Нестерова). А вот потрясающие его строки о том, как трудно создать в современном искусстве чистый и совершенный облик Христа, как помогает в этом, одновременно таит опасности стилизаторского подражания традиция: «Мне кажется, что русский Христос для современного религиозного живописца, отягощенного психологизмами, утонченностями мышления и в значительной степени лишенного непосредственного творчества, живых традиций, — составляет задачу неизмеримо труднейшую, чем для живописца веков минувших. Духовная, религиозная немощь современного живописца понуждает его ограничиваться имитациями разного рода, в лучших случаях прикрываясь совершенством достижений XVI – XVII веков. Перед нами, живописцами, стоит огромная задача, и лишь один из современников или, верней, художников послепетровской эпохи сумел сказать свое мощное слово – это был Иванов… Ивановский Христос, прошедший великий путь дум, подвига, страдания от воплощения своего, через крещение Руси до Пушкина, Достоевского, Толстого и до наших мучительных дней. Весь этот великий, скорбный путь отпечатался на его сложном, трагически-сложном лике… Скажу больше – Христос ивановский угадан и на времена пребудущие: он будет отвечать собой еще долго и многим, особенно русским… Художники будущего еще не раз поставят себе задачей обрести путь к пониманию русского Христа. Опыт минувшего и вИдение настоящего им подскажет, что надо делать, куда идти и т.д.» (из письма к биографу С.Н. Дурылину. Москва. Декабрь. 1923).

Несомненно, что именно этот универсальный всеотзывчивый, совестливый путь Иванова избрал себе и Нестеров в лучших своих произведениях на религиозный сюжет (эскизы росписей церкви Покрова Богородицы Марфо-Мариинской обители милосердия в Москве, Владимирского собора в Киеве, Троицкого собора в украинских Сумах, церкви Александра Невского в грузинском Абастумане, эскизы мозаик церкви Воскресения Христова (Спаса на Крови) в Санкт-Петербурге). Обращаясь к синтезу разных традиций (от византийской и любимой им проторенессансной к Высокому Возрождению и «неклассическим стилям» Нового времени – маньеризму и барокко) он создает свой авторский мир прочтения святых текстов, не иллюстративный, не подражательный, но чистый и честный.

Сергей ХАЧАТУРОВ

Источник

Find more like this: НОВОСТИ