Протоиерей Димитрий Климов — о письме в защиту узников «московского дела».
Больше ста священников Русской православной церкви подписали письмо в защиту узников «московского дела», в котором призывают судебную власть пересмотреть приговоры фигурантам и отпустить их на свободу...
Одним из первых письмо подписал протоиерей Димитрий Климов, настоятель Свято-Никольского кафедрального собора в городе Калач-на-Дону Волгоградской области. В 2015 году большой резонанс имело выступление отца Димитрия на местном казачьем кругу, в ходе которого он резко раскритиковал милитаристскую риторику власти и лицемерную пропаганду патриотизма. Сейчас на его аватаре в фейсбуке — фотография фигуранта «московского дела» Егора Жукова. О. Димитрий рассказывает о том, почему он подписал нынешнее письмо и как в Калаче-на-Дону реагируют на события в Москве.
— Кто был инициатором письма? Как вы о нем узнали?
— Инициатором письма был, к сожалению, не я. Об этом письме я узнал через интернет. Там нет определенного автора, это авторство коллективное всех подписавшихся. Все, кто подписали, — все авторы.
— Что лично вас заставило подписать это письмо?
— Импульсом было то, что в этом письме достаточно четко, ясно и кратко сформулированы основные мысли, которые сейчас беспокоят очень многих. Понимаете, нельзя сказать, что только церковь расколота, общество у нас всё расколото, все мы в какой-то степени разбиты на фракции, на какие-то политические союзы, предпочтения. Но дело даже не в этом, а в том, что сейчас очень многими людьми церковь воспринимается как сообщество глухое, отстраненное от всех проблем. И то, что пытались сделать большевики с церковью, такое ощущение, что начало получаться у теперешних уж не знаю кого — сделать ее таким гетто, куда заводили бы иностранцев и показывали, что у нас есть кусочек старины, полюбуйтесь и езжайте дальше.
Сейчас то же самое. Я не скажу, что люди перестали обращаться в церковь с житейскими вопросами, этого как раз меньше не стало, но с какими-то вопросами мировоззренческими в церковь сейчас идут намного меньше, потому что не слышат от нее вразумительного ответа на то, что общество будоражит.
Это вопросы справедливости, вопросы добра и зла, вопросы разумности или неразумности того исторического пути, который сейчас выбирает Россия.
Это ведь очень серьезные вопросы, это не просто политическая конъюнктура, не способ заявить о себе и пропиариться на каких-то лозунгах и политических событиях. Это вопросы, которые являются той средой, где общество созревает — гражданское общество, властные структуры.
Печально, что церковь на это никак не откликается, никаких комментариев не дает.
Кто-то считает, что не этим должны заниматься священники, они должны молиться, не выходить из храма и там общаться с людьми, которые к ним приходят. Но я считаю, что на такие вещи нужно как-то реагировать.
— Для вас это пастырское высказывание? Гражданское?
— Во-первых, пастырское. Потому что я считаю, что те мысли, которые мы высказали в этом письме, совершенно не противоречат, более того, наоборот, подтверждают какие-то христианские истины. Во-вторых, гражданское, потому что меня никто гражданства, собственно говоря, не лишал. В-третьих, с гражданской позицией связано то, что я — родитель, у меня трое детей, и мне не все равно, в какой стране эти дети будут жить. В какой-то степени это забота об их будущем.
Причем я хочу подчеркнуть, что то, о чем мы в письме писали, — это не «либеральный взгляд». Некоторые как-то странно реагируют на это заявление как на заявление особенно либеральных священников. Там очень разные священники с очень разными политическими воззрениями, с разным образованием, историческим и любым другим. Но если глубже вчитаться в письмо, то его посыл очень консервативный, потому что мы не хотим расшатывать власть.
Давайте вспомним, что такое власть по определению еще древних философов. Власть — это три ветви: судебная, законодательная и исполнительная. В империи по-другому: там император, у которого все эти ветви. Мы, по конституции, президентская республика, где эти три ветви власти должны быть независимы друг от друга.
Мы этим письмом хотим укрепить судебную власть, укрепить ее авторитет, сказать, что этот авторитет она сама расшатывает. А если судебная власть будет расшатывать свой авторитет, то люди научатся добиваться справедливости другими способами.
Потому что справедливость — это как гравитация, она есть всегда, это закон, который никуда ты не денешь. Особенно если вспомнить исторический опыт нашей страны, а именно опыт построения справедливейшего социального уклада здесь на земле — опыт неудачный, но, по крайней мере, имевшийся. Учитывая этот опыт, у многих людей есть настоящая потребность в справедливости. Многие знают, что она должна быть в государстве, и, более того, государство как раз существует, чтобы она была. И если люди не будут видеть, что они могут добиться справедливости в суде, совершенно естественно, что они будут добиваться ее другими способами. Например, у бандитов. Например, просто положив себе в карман пистолет. Например, палками. Например, камнями. Разве это нормально? Разве это то, что нам нужно?
Мы-то как раз не призываем к революции, мы не хотим майдана; мы хотим, чтобы не было революции, не было майдана. Но суды подобными решениями, подобными приговорами как раз превращают себя в революционеров, которые подталкивают общество к возмущению и недоверию.
Протоиерей Димитрий Климов
— Заместитель председателя отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Московского патриархата Вахтанг Кипшидзе заявил, что в этом письме цитаты из Священного писания перемешаны с политической риторикой. Как бы вы могли это прокомментировать?
— В любом тексте много чего перемешано, только глупый человек строит текст на одном источнике. Текст состоит из разных мыслей, а мысли у человека появляются из всяких книг, и священных, и несвященных, и сложных, и простых, и популярных, и научных. Я считаю, нельзя инкриминировать то, что тексты перемешаны.
Другое дело, что уважаемый Вахтанг высказался в том духе, что мы прикрываем политические декларации [религиозными текстами]. Так вот, я готов заверить всех патриархийных чиновников, что ни один из подписавших священников не имеет никаких политических претензий, никто из нас власти не хочет и не поддерживает какую-либо политическую силу в этих устремлениях.
Это высказывание [Кипшидзе] было, во-первых, очень скоропалительным. Во-вторых, что касается адвокатов, которых он советует оплатить, то надо все-таки сказать, как раз юридическая поддержка там оказывается, и нет проблемы с тем, чтобы кто-то носил им передачки, продукты и так далее. Главное, в чем эти ребята сейчас нуждаются, — это в поддержке, в солидарности общества. И как раз эту солидарность мы, священники, сейчас высказали. И это особенно важно, учитывая, что некоторые из этих ребят — верующие и воцерковленные.
— Есть ли какие-то внутрицерковные дискуссии, которые стоят за ситуацией с этим письмом?
— Конечно, есть. Между правым и левыми, можно сказать. Мы в какой-то степени левые. А есть правые государственники, которые очень опасаются майдана и революции и считают, что, если не эта власть, то все рухнет. Их немало среди православных, хотя я не могу сказать, что большинство. И эти люди считают, что мы льем воду на мельницу определенных политических сил. Ну и люди боятся — может, они телевизор смотрят больше, чем надо, какой-то передоз у них от этого. Кстати, Алексей Навальный разместил у себя в твиттере наше письмо, так там один из самых приличных комментов был — «О, новости из параллельной вселенной».
Но, в любом случае, я с уважением отношусь к любому мнению. Дискуссии у нас есть, но хватает ума и той, и другой стороне держаться в рамках. Есть только некоторые отмороженные личности, которые начинают проклинать, кричать, что все агенты Госдепа. Но это везде у нас сейчас.
Смотрите также:
Христос нужен. А мы приходим и начинаем: «Это нельзя!»
Я еще раз повторяю: мы тоже не хотим революции, мы тоже не хотим майдана, тоже не хотим насильственного свержения власти, за которым непременно последует гражданское противостояние, если не война, и, естественно, кровь. Этого никто из нормальных людей не хочет. Но одни почему-то в этих настроениях и брожениях винят оппозицию, а я считаю, что в большей степени в этом виновата власть.
Я считаю Николая II одним из главных революционеров, по вине которого произошла революция. Так же, как и в Украине, я считаю, что Янукович — главный революционер, по вине которого майдан и случился. У нас идет к тому же. Если власть этого не поймет и будет пытаться одной рукой договориться, а другой — давить дальше, тогда этот взрыв неизбежен. Мы как раз хотим этот возмущение предотвратить. Мы хотим, чтобы к судебной власти было доверие.
— Вам не боязно это все говорить? Насколько вы как священник свободен в своих выступлениях? Может ли священнику за подобные высказывания грозить какое-то наказание?
— Я думаю, наказание грозить может, и мне в какой-то степени боязно, но мне еще больше боязно за то, что происходит с нашей страной, и еще может произойти — что будет с моими детьми, в каком обществе они будут жить. А с нами, конечно, что-то может произойти. Если патриархия предпримет какие-то репрессивные меры против нас, то этом смысле мы бесправны совершенно. И готовы ко всему.
— Вы живете и служите в относительно небольшом городе Калач-на-Дону. Как там воспринимается происходящее в Москве? Потому что нам часто говорят, что происходящее в столицах никого не интересует, а люди живут себе обычной своей жизнью.
— В какой-то степени это правда. У меня больше всего калачевцев в «Одноклассниках», там вообще никто на это письмо не отреагировал — три лайка из шести тысяч друзей. Это тоже процессы, которые мне совершенно не нравятся, — когда молодежь, самые активные люди уезжает куда-то в центр, в Волгоград и в Москву, и очень чувствуется расслоение.
Но я-то историк, я знаю, что вопросы все-таки решаются не в провинции. Когда в 1917 году власть поменялась в Петрограде, кто в том же Калаче знал о том, что там случилось? Пришли красные, сказали: теперь будут красные. Пришли белые, сказали: теперь будут белые. ГКЧП в 1991 году — что тут решалось, в Волгограде или в Калаче? Все решалось в Москве.
— В какой-то момент действительно казалось, что церковь оторвана от общества, по крайней мере, от некоторой его части. Теперь она предстает в непривычной роли защитницы от произвола. Как вы думаете, это тенденция? К этим переменам есть стремление внутри самой церкви?
— Я думаю, да. Сейчас люди понимают, что страх перед какими-то репрессиями, перед какими-то церковными прещениями, все же меньше, чем страх за будущее нашей страны.
Смотрите также:
Чувства верующего человека оскорбить сложно
Мы, конечно, написали это письмо не потому, что спрос рождает предложение, а потому что это был порыв совести очень многих людей. Но это оказалось очень востребовано, люди ждут от церкви именно этого. И когда они не слышат этих вразумительных простых слов, они разочаровываются. Казалось бы, так быть не должно, нельзя разочаровываться в церкви, когда ты разочаровываешься в священнике. Но так происходит. Люди видят, что священники молчат, и начинают думать, что они равнодушные, а неравнодушные только, когда дело касается их кармана. И люди просто разворачиваются и уходят. В какой-то степени это наша миссионерская задача, чтобы люди увидели, что священники готовы разговаривать на такие темы.
Заметьте, что сейчас на сайте Синодального отдела по взаимоотношениям с обществом и СМИ появилась куда более взвешенная реакция на наше письмо, в которой есть не только негативная, но и позитивная часть. В негативной части там говорится о том, что мы священники из девяти стран, из Австрии, Украины, Китая, откуда нам, собственно, знать подробности, если мы не листали материалы дела — дескать, их только судьи знают, поэтому и высказываться не надо. А вторая часть очень конструктивная: принято решение создать околоцерковную комиссию, которая будет разбираться в подробностях дела и искать справедливость. Если это окончится освобождением людей, то вообще будет идеально.
Комментарии священников, подписавших письмо в защиту узников «московского дела»
Иерей Владимир Лапшин, и.о. настоятеля храма Успения Пресвятой Богородицы на Успенском вражке:
«Я подписал письмо, потому что мы устали от несвободы. Я устал. Я подписывал, как человек. Там в преамбуле письма написано, что каждый сам по себе, каждый сам за себя подписывает письмо. Это не какая-то коллективная декларация. Это все желающие, кто хочет, от себя подписывает.
Я подписал письмо просто как человек, который живет в этой стране, как отец, как дед, которому страшно за внуков, которые будут жить в этой стране».
Протоиерей Андрей Кордочкин, ключарь кафедрального собора святой Марии Магдалины в Мадриде:
«Я считаю, что это не политическая декларация, потому что те священники, которые подписали письмо, не встают на сторону той или иной политической силы или того или иного политического лидера. Более того, если мы поддерживаем человека в чем-то, если мы защищаем его жизнь, его права и свободы, то это совершенно не означает, что мы солидарны с его убеждениями. Поэтому я думаю, что восприятие этого письма как политического акта – оно в корне неправильное.
Но, мне кажется, что мы живем в какую-то очень странную и, я бы сказал, лукавую эпоху. Сейчас ты можешь сказать какую-то самую простую, самую очевидную вещь, но тебя будут обвинять во вмешательстве в политику. Ты скажешь, что не надо воровать – тебе скажут, что, наверное, ты либерал. Ты скажешь: “Не надо жульничать на выборах” – тебе скажут, что, наверное, ты за того или другого политического лидера. То, что мы написали, если внимательно прочитать письмо, это достаточно простые, достаточно банальные вещи».
Архимандрит Савва (Мажуко), Никольский монастырь (Гомель):
«Как я стал диссидентом.
Друзья мои! Как вы знаете, я подписал письмо в защиту невинных, которые проходят по так называемому «московскому делу». В течение суток поднялся невообразимый шум, и ко мне обращаются журналисты с просьбой дать комментарий. Чтобы не уйти в тираж, напишу пару строк здесь.
Во-первых, я ни капли не диссидент, даже не знаю, кто это такие. Я простой белорусский священник, а священнику положено заступаться за обиженных, «в сердечной простоте беседовать о Боге и истину царям с улыбкой говорить». Поэтому совершенно естественно, если ты видишь несправедливость или даже намёк на неё, надо говорить, и точка. Работа у нас такая.
Но во всей этой истории меня поражает совсем другое. Как священнику мне часто задают вопросы. Это нормально. Однако, если найти вопрос, который в последнее время я слышу чаще всего, получится: «А вы не боитесь, что…»
Вот записываем мы передачу на канале «Спас». Прекрасный редактор, отличные ведущие, яркие гости. Спорим о проблемах воспитания. После записи один из ведущих спрашивает меня:
— А вы не боитесь, что после ваших слов вас запретят?
— Почему меня должны запретить? Разве я сказал что-то антицерковное или еретическое? И почему я должен бояться?
Когда я согласился подписать письмо, меня тоже спросили, а не боюсь ли я? а Батька не врежет?
— А разве мы делаем что-то плохое? — ответил я.
Товарищи! Во всей этой истории это самое главное!
«А не боитесь ли вы?»
Разве вы не слышите, как нас унижает этот вопрос? И спрашивающего и отвечающего!
Значит всё держится на страхе?
Значит, не уважается человеческое достоинство и, в частности, достоинство священника?
Это ведь так понятно — заступиться за осуждённого! Что же тут такого может быть? Даже если мы ошибёмся, и окажется, что человек не так уж и невинен. Почему мы себя так не уважаем, что трясёмся от всякой глупости?
Мудрые люди имеют привычку не просто отвечать на вопросы, но и задавать вопрос вопросу. Мы уже привыкли слышать: а не боитесь ли вы? Как возможен этот вопрос? Откуда он появился? Почему он нас даже не возмущает? Вот это настоящая тема для разговора и церковно-богословского осмысления».
Протоиерей Александр Борисов, настоятель храма Космы и Дамиана в Шубине:
«Я подписал письмо, потому что такие жестокие приговоры за вполне невинные действия вызывают в обществе только озлобление, противостояние и так далее. То есть очень немирную, экстремальную ситуацию.
Поскольку служение христиан, как говорил апостол Павел, это служение примирения, то мне кажется, такое письмо как раз призвано примирить стороны и призвать к тому, чтобы не было такого противостояния. Конечно, прежде всего путем пересмотра мер наказания, Потому что за брошенную пустую бутылку два-четыре года тюрьмы? Это совсем уж неадекватно. Ну, максимум 15 суток, штраф какой-нибудь небольшой.
Так что я думаю, это будет способствовать только такому озлоблению в обществе, поскольку Господь говорит, что блаженны миротворцы. Так что именно с этой миротворческой целью я подписал письмо, как и все остальные.
Это письмо — не политическая декларация. Это только призыв к тому, чтобы была адекватная реакция на эти действия.
Я согласен, что участие в несогласованных митингах — это неправильно. Но такого рода жестокие наказания будут только усиливать это противостояние. Поэтому я думаю, что если власти согласятся на пересмотр [приговоров], то это принесет им огромную пользу.
Это покажет демократически настроенному населению, что власть принимает его во внимание. Для большинства таких людей это будет и другой взгляд на церковь, что церковь не равнодушна к такого рода событиям».
Протоиерей Андрей Лоргус, заштатный клирик храма святителя Николая на Трех Горах, директор Института христианской психологии:
«Я подписал письмо, потому что [фигуранты „московского дела“] — это мои прихожане в каком-то смысле. У некоторых семей, которые как раз являются прихожанами моего храма и тех храмов, где я служил, возникли сложные юридические ситуации и сложные отношения с правоохранительными органами. Поэтому это моя забота, моя совесть, моя печаль, моя боль.
Не могу сказать, что я подробно слежу за каждым делом. Скорее я нахожусь в живом контакте с людьми, которые связаны с этим. Они обращаются ко мне как к священнику и рассказывают про него [„московское дело“].
Я знаю, что кто-то письмо не подписал, но это дело каждого. Понимаете, у священника есть одна трудность, которая останавливает его от того, чтобы подписать то или иное общественное открытое письмо. У него есть тайна исповеди. И у него есть связь с людьми и с той стороны, и с другой, и с третьей.
И поэтому священник не может занимать какую-то одну позицию: я за этих и против этих. Так невозможно.
Поэтому есть священники, которые очень деликатно относятся к любой позиции и боятся ее высказывать, чтобы не оказаться критиками тех людей, которые к ним обращаются и которые приходят к ним на исповедь, за советом, на беседу.
В ответе РПЦ на наше письмо есть одна очень верная фраза, что пастырь призван воспитывать и праведных судей, и праведных полицейских, и всех. Это верно, но это-то как раз мы и имели в виду как цель.
Для меня важно и солдат, и офицеров, и судей, и надсмотрщиков в тюрьмах — всех их призвать к правде Божьей.
Ведь они же тоже приходят на исповедь, они же тоже хотят быть перед Богом в ответе. В этом смысле я рассматриваю письмо как призыв ко всем ним. Как призыв пастырский, не обличительный. Подумайте, ребята, что вы делаете».
Протоиерей Алексий Уминский, настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохлах (Москва):
«Мне предложили поставить подпись в защиту невинно осужденных и арестованных, и я посчитал это своим священническим и христианским долгом, как всегда и делаю. Я не в первый раз подписываю подобные письма, недавно я подписывал обращение в защиту Юрия Дмитриева. Когда меня, как священника, просят ходатайствовать о защите заключенных, я вижу в этом исполнение своего долга.
Я очень надеюсь, что никаких санкций в отношении меня и других подписавшихся священников не будет, потому что в этом письме я не вижу ничего, кроме исполнения призыва к милосердию. Это письмо не носит никакого политического посыла и объединяет священников совершенно разных убеждений, в том числе и тех, у кого вообще нет никаких политических пристрастий.
Наше желание — чтобы в нашей стране, которую мы горячо любим, были честные суды, полиция, которая нас защищает и которой мы доверяем, было общество, консолидированное вокруг принципов справедливости, милосердия, диалога. Это и есть наши духовные скрепы, и мы не хотим, чтобы они разламывались, как сейчас.
Количество подписантов, может, не очень быстро, но постоянно растет. Изначально было не больше 30 человек, сейчас это число близится к 80. Думаю, к концу дня оно перевалит за 100. Это первое подобное выступление священников, которые возвышают свой голос. Общество ждет этот голос, оно хочет услышать озвученную христианскую позицию. Но я хочу повторить: это письмо мы подписали каждый от своего имени, мы не выражали официальную позицию церкви. Это письмо мы никак не согласовывали со священноначалием.
Сколько в итоге наберется подписей, не имеет никакого значения. Может, когда шум и гам вокруг этого письма спадут, интерес со стороны священников к нему постепенно затухнет. Мы не ставили перед собой целью собрать как можно больше подписей. Цель — само высказывание и посыл. И если кто-то не подписал это письмо — это не значит, что он с ним не согласен. Но мы никому не навязываем свою позицию».
Протоиерей Виктор Григоренко, настоятель Сергиевского храма в Сергиевом Посаде (Московская область):
«Я согласен с текстом письма. В связи с московскими событиями переживает каждый священник. Многие из них подписали данное письмо и взывают к справедливости, просят милости. Мы опечалены таким развитием событий в отношении [осужденных] людей. Некоторые из них не заслуживают столь сурового наказания, некоторые не заслуживают наказания вообще.
Я полагаю, что любое действие священника, в том числе проповедь с амвона, может расцениваться как политическая акция. Мы стараемся по мере своих сил и возможностей говорить правду, призывать к справедливости и жить по-евангельски: не лгать, не лжесвидетельствовать. Нам нечего стыдиться, расценивать наши подписи можно как угодно — все зависит от того, кто это делает. Лично для меня это естественная потребность не остаться в стороне, заступиться за тех людей, которые, как мне кажется, этого заслуживают.
Подпись обращения — личное дело, это зависит от разных обстоятельств. Никаких рекомендаций о том, как говорить о протестах, нам не давали. Не думаю, что со стороны светских властей будут в отношении меня какие-то санкции (когда отец Виктор выступил против строительства мусорных полигонов в Подмосковье, музею имени отца Александра Меня, которым он заведовал, пришлось перебраться на другое место после давления властей. — Прим. ТД). В то же время никто не отрицает, что такое давление существует, — посмотрите на бюджетников. Это нездоровая ситуация. Бюджетники — это не рабы, которыми можно распоряжаться согласно желаниям начальства. Мы молимся о мире всегда и не создаем ситуаций, нарушающих этот мир.
Многие переживают о том, что происходит у нас, многие люди поддержали [фигурантов дела]. Они сделали это своевременно, потому что нельзя оставлять без реакции, без своего мнения какие-то очевидные вещи… Мне было бы стыдно, если бы мои братья подписали, а я не подписал. Это потребность души каждого размышляющего над жизнью человека».
Протоиерей Вячеслав Перевезенцев, настоятель Свято-Никольского храма, село Макарово:
«Если мы знаем, что приговоры несправедливы, это дело совести — сделать хоть что-то, помочь людям, которые оказались в сложной ситуации. Мы (священники. — Прим. ТД) можем не так много — привлечь внимание общества. Это имеет значение.
Для меня лично это не политический жест, а исключительно человеческий. Я мало что могу сделать для этих людей, которых я даже не знаю лично, кроме того, что я за них молюсь. Я могу разделять или не разделять их убеждения — это абсолютно неважно. Важно милосердие и напоминание тем, от кого зависит судьба этих молодых людей, что, если они поставлены властью следить и наказывать, это нужно делать в согласии с законом и со своей совестью.
Я [смотрел видео задержаний], доверяю мнениям юристов и адвокатов. Очевидна несправедливость. Формально, может быть, закон соблюден, но мы прекрасно понимаем, как часто верность букве закона искажает его суть. Если человек прикоснулся к полицейскому, проходя мимо, это не значит, что он нанес ему увечья или хотел его избить.
Я знаю, что многие священнослужители поддерживают [нашу позицию], но не все подписываются [под письмом]. Все-таки это некая публичная акция, и для священников это нехарактерно. Хотя, конечно, есть несогласные, и это нормально. Почему в вопросе поддержки должно быть единообразие?»
Иеромонах Димитрий (Першин), эксперт комитета по вопросами семьи, женщин и детей Госдумы РФ:
«России крайне нужна обратная связь. Мне показалось, что это письмо может стать еще одним маркером неблагополучия в нашем обществе и жизни, и окажет помощь тем, кто оказался за решеткой, будучи не столь виновным, как им инкриминируют, или вовсе невиновным. Это тот самый случай, когда настоящее определяет будущее. И это будущее вызывает все большую обеспокоенность.
Возможны ли санкции от церковного начальства? Ответ не столь однозначен. Реальность сложнее, чем кажется со стороны. Вне всяких сомнений, многие священники, миряне, да и часть епископата убеждены в том, что ситуация с необоснованными задержаниями и сроками, мягко скажем, далека от идеальной и имеет тенденцию к ухудшению. С другой стороны, понятно, что есть свой уровень отношений Патриарха [Кирилла] и президента [Владимира Путина] в регистре взаимодействия государства, общества и церкви. На этом уровне могут быть приняты определенные решения.
Но я уверен, что наше священноначалие действительно, как было сказано в реакции ОВЦО, понимает причины, побудившие духовенство подписать это письмо. Может быть, не разделяет формат, может быть, не согласно с рядом суждений, — но то, что реальные причины существуют, и они достаточно веские, — это понимание есть. Поэтому я надеюсь, что решение [как реагировать на письмо] священноначалие найдет не в плоскости каких-то санкций, а в построении диалога между разными сословиями, разными полюсами нашего общества.
Подтверждением тому – официальный комментарий ОВЦО от 18 сентября, в котором речь идет о готовности Церкви оказывать системную поддержку пострадавшим, в том числе, и от ошибок российского правосудия в рамках работы правозащитного центра при Всероссийском Русском Народном Соборе. Да, и в этом комментарии ОВЦО письмо священников критикуют за излишнюю политизированность. Но сама тональность текста все же говорит о стремлении вести разговор, а не диктовать указания свыше.
Никто не требует считать письмо священников безупречным по содержанию или по форме, — какие-то замечания будут иметь место, — но тут важнее сам факт такого обращения. Это послание – о том, что в России, увы, все чаще люди оказываются за решеткой по непонятным основаниям. И это чревато колоссальными издержками. У полицейского произвола есть обратный эффект: коль скоро государство неоправданно жестоко поступает с гражданами, оно утрачивает моральное право требовать от них адекватности. Попранное человеческое достоинство опрокидывает империи, становится детонатором перемен, причем, не всегда лучших.
Из-за отсутствия обратной связи столетие назад Россия сползла к революции, в результате которой власть взяли террористы. Государство оказалось неспособно услышать голос собственного народа. Возможно, случилось это еще и потому, что молчала церковь.
Хотелось бы надеяться, что за эти сто лет мы чему-то научились. И сможем восполнить эту пустоту, этот разрыв между народом и властью не политическими лозунгами и слоганами, а призывом вернуться к культурообразующим ценностям – милосердию, справедливости, умению слышать. Очевидно, что часть заключенных по московскому делу получила сроки, даже не зная, в какие игры с ними играло следствие – достаточно вспомнить дело Данилы Беглеца. Понятно, что незнание правил игры, как и незнание закона не освобождает от ответственности. Но у президента есть право помиловать этих людей.
Есть и иные возможности сократить сроки, выпустить на свободу, пересмотреть дела, я думаю все эти регистры должны быть включены. Иначе мы можем получить очередные потрясения. А страна этого уже не переживет. За годы большевистских и постсоветских экспериментов мы потеряли четверть миллиарда человек – аборты, пьянство, репрессии, войны. Нас просто больше не осталось для подобных экспериментов. Если мы хотим остаться в истории, нам надо искать иную модальность общественной жизни.
Конечно, институт Церкви декларирует свою дистанцированность от политики, оставаясь при этом частью общества, объединяющей народ. На деле все, — еще раз подчеркну, — сложнее. Именно поэтому в Письме нет никаких политических лозунгов. Мы обращаемся не к партиям или политикам. Полагаю, каждый из нас, по слову Иосифа Бродского, мог бы сказать: «только с горем я чувствую солидарность». В этом письме – мы с теми, кто сидит, кого сажают и кого могут посадить. То есть, — с каждым из нас. Оно – о ценностях и о свободах. Похоже, в истории России наступил момент, когда те, кто отстаивает первые, и те, кто отстаивает вторые, вновь объединили свои усилия.
Не важно, сколько в итоге священников подпишут письмо. Слово произнесено, оно было услышано. Хорошо, что появляются все новые и новые подписи. Думаю, это еще и из-за того, что письмо не радикализирует ситуацию, в нем ничего экстремистского. Наконец, не будем забывать и о том, что Христос отождествляет себя с каждым узником, независимо от меры его вины, и просит нас его и в этих узах навещать…
Find more like this: АНАЛИТИКА
