Вся правда об отречении Императора. Часть вторая

by on 04.03.2017 » Add the first comment.

Продолжаем публикацию отрывков из новой книги известного историка Константина Капкова «Духовный мир Императора Николая II и его Семьи». Глава «Отречение или смиренномудрие?» переносит нас на 100 лет назад, к событию первых дней марта 1917 года…

Начало.

Как показала последующая история, из всех политиков России к 1917 году самым трезвым взглядом обладал Император. Его оппоненты не понимали последствий своих действий, и объяснить им это было уже невозможно. Тогда во мраке предательства и «затуманенных мозгов» даже своего ближайшего окружения он увидел Божию волю. Во всех действиях Царя в предреволюционную эпоху и в дни изоляции, 28 февраля — 2 марта 1917 года, видна логика действий сильного, твердого и верующего человека, лишенного даже малейших намеков на какую-либо аффектацию или истерию.

Уже 3 марта в некоторых спецвыпусках газет восторженно преподносилась весть об отречении Царя. 4 марта все газеты Империи опубликовали текст манифеста об отречении Императора Николая II и отказ Великого князя Михаила Александровича от принятия Престола вплоть до решения Учредительного собрания о форме государственного устройства России. Высшее городское общество, духовное сословие приняли известие с радостью. Массы людей ликовали именно в марте, а не в октябре 1917 года (как учили в школе). Это легко увидеть: достаточно взглянуть в любые газеты того времени. Тяжело молчало крестьянство и армия. Но тон общественной жизни задавали не они.

Картина Елены Борисовой

Уже с 3 марта до соответствующего распоряжения Святейшего Синода во многих церквах Императорская Фамилия перестала поминаться за богослужением.

5 марта на воскресной литургии в Ставке в присутствии Государя и Императрицы-матери Царь, Наследник, династия также не поминались за богослужением (которое, вероятно, вел протопресвитер Георгий Шавельский). Из богомольцев никто не возражал.

Чтобы увидеть, насколько к 1917 году изменилось сознание некогда верноподданных, вспомним торжества прославления святого Серафима Саровского в 1903 году. Тогда в день причастия Государя, 18 июля, литургию вел архимандрит Андрей (князь Ухтомский), а подносил Государю запивку и просфору отец Философ Николаевич Орнатский, настоятель Казанского собора Санкт-Петербурга[1]. Архимандрит Андрей (Ухтомский) рассуждал: «Власть Царская — тяжкое бремя для Царя, но облегчение жизненного бремени для всего русского народа. Царь несет это бремя, а его народ свободен от этого бремени, спокоен за себя, снявши с себя всякое искушение власти, “спасается” — заботится только о душе своей. Поэтому Царь в глазах народа — это воплощение всего лучшего, это символ смиренного служения Богу и служения людям, символ любви; любовь к Царю своему и Помазаннику Божиему — это чувство совершенно неотъемлемое, неизгладимое из русского сердца.

Жизнь без постоянного представления о Царе — прямо немыслима для русского человека; он не может себе представить ничего выше душевного спасения, а жить без постоянной памяти о своем Царе — значит заботиться не о спасении, а о себе и о всей своей жизни; он тогда совершенно растеряется, “да как же, — скажет, — я теперь жить буду, где моя опора?” Вот это в Сарове чувствовалось до полной осязательности во время всех торжеств. Вся любовь к Царю, все беззаветное преклонение пред бременем и служением Царским, одним словом, вся русская душа в Сарове высказалась в полной мере. Русь Православная — это нераздельно Царь и народ; и душа народная, душа народа русского немыслима без смирения и без любви к Богу и Царю. Совершенно немыслима! — Душа, не думающая о спасении, и душа гордая — это явление не русское…»[2]

Николай ІІ перед отречением. Фрагмент картины художника В.Алексеева

В 1917 году 12 марта Андрей (Ухтомский), тогда уже епископ Уфимский и Мензелинский, в Казанском соборе Петрограда, где настоятельствовал тот же, что был в Сарове, протоиерей Философ Орнатский, проповедовал: «Кончилась тяжкая, грешная эпоха в жизни нашего народа. <…> Наступили дни чистой народной жизни, свободного народного труда; зажглась яркая звезда русского народного счастья. <…> Самодержец погиб и погиб безвозвратно»[3]

Еще до отречения Государя, не позднее 14 февраля 1917 года, епископ Андрей (Ухтомский) писал Михаилу Родзянко: «Не могу удержаться, чтобы не выразить вам пожелания полной победы над лукавыми властолюбцами».[4] Какая слепота. Ведь Родзянко и был первым «лукавым властолюбцем»!

Не забыл владыка похвалить и благословить других предателей Царя, как он выразился, «необыкновенного человека»[5] Александра Керенского и генерала Николая Рузского. Епископ Андрей вещал с амвона: «Самодержавие пало, и пало безвозвратно. Царя в России больше нет. <…> Солдаты и народ! Прошу вас верить доблестному генералу Рузскому, он русский человек, родине не изменит».[6]

Уже через год был изрублен на куски генерал Рузский и расстрелян отец Философ Орнатский, а владыка Андрей (Ухтомский) еще много лет скитался по тюрьмам и лагерям…[7]

На нашем экскурсе видна типичная ситуация перемены и радикализации сознания не самых худших деятелей к 1917 году.

На верхнем фото: солдаты, вышедшие на демонстрацию в первые дни февральской революции. Литейный проспект Петрограда. На заднем плане видна вывеска ювелирного магазина «Часы. Золото и серебро». Что написано на флаге, прочесть невозможно.
На илл. снизу: появившийся в том же году вариант этой же фотографии, но вместо вывески ювелирного магазина плакат: «В борьбе обретешь ты право свое», а флаг стал белым, и на нем четко видна надпись: «Долой монархию! Да здравствует республика!». Как видим, фальсификация истории февральских событий началась уже в 1917 году

Духовная слепота поразила русский народ, как чума. Очень многие перестали понимать Государя, даже члены Императорской Фамилии. К февралю 1917 года Императорская чета практически не общалась ни с кем из своих родственников, поддерживая только официальные отношения. Член Государственной думы Василий Алексеевич Маклаков вспоминал, что после убийства Распутина, ставшего предтечей падения Династии, «больше всех ликовала родовая аристократия, в том числе почти все члены императорской фамилии. <…> Как это ни парадоксально, именно в тех слоях общества, которые должны были бы Ахеронта[8] особенно опасаться, убийство вызвало наибольшие надежды и ликование»[9].

После низложения Императора Великий князь Николай Николаевич, замененный Государем на посту Главнокомандующего, радостно вернулся в Ставку с надеждой на старый пост… И вновь порази­тельная слепота. После 2 марта не прошло и недели, как все Романовы стали не нужны…

Один из очевидцев переворота, будущий архимандрит Константин (Зайцев), отмечал, что «Россия восприняла это отталкивающее бесчинство в ликовании праздничном, как весну, как освобождение от злой неволи, как зарю новой светлой жизни! И это вся Россия в целом, весь русский народ во всех общественных группах!»[10].

Что здесь мог сделать Государь? Каждый знает, что иногда наступает такая грань, когда доказывать что-то оппоненту, пусть самому близкому и родному, при явной своей правоте, все же становится бесполезно. Действовать же силой через армию, усмиряя свой народ войсками, провоцировать возможную гражданскую войну Царь не захотел.

Точную оценку мартовской ситуации дал в эмиграции протопресвитер Михаил Польской: «Единственным человеком, у которого не помутилось в дни революции национальное сознание, был Государь. Его духовное здоровье не было задето моментом. Он продолжал смотреть на вещи просто и трезво. Он отрекся после того, как все ему изменили. Он остался в России и мученически невинно за нее погиб, его преемники у власти сами изменили всем и дезертировали, сами бежали, спасая свою жизнь. Они нарушили присягу и предали своего Царя и с ним свою родину, хотя должны были сделать все, не жалея живота, победить или умереть, как это делают простые солдаты на полях сражения. Но среди своих высших военачальников-сотрудников только один Император положил жизнь свою за Россию. Сотрудники же его, восстав на него и подрубив ветвь, на которой сидели, или погибли от рук бунтарей, с которыми вошли в союз, получив должное, или постыдно бежали»[11].

Фактически отрекся не Царь, а народ, Государь лишь констатировал этот факт. По такому же принципу канонизируются святые или возглашается анафема. Подвижник становится святым до канонизации, а еретик таковым до провозглашения анафемы. Церковь в лице Святейшего Синода или Патриарха лишь констатирует эти факты, в частности, закрепляя их юридически в рамках профанного времени. Собственно, это мало касается самого святого или богоотступника и имеет значение, прежде всего, для массы верующих как ориентир для спасения души или опасности на этом пути.

Зачитывается Акт об отречении Николая II. Западный фронт, 5 марта 1917
.
.
Солдаты приветствуют известие о падении монархии. Западных фронт, март 1917
.

Далее, для более глубокого ответа на вопрос: «Что случилось?», попробуем до некоторой степени «окунуться» в мировосприятие Царя.

Еще при взрослении юный Наследник Николай Александрович постепенно понимал и принимал необходимость и обязанность Царского служения как свой крест, от которого нельзя было уйти или отказаться, служения уникального. Понимая, что он имеет практически неограниченную самодержавную власть от Бога, именно от Бога, а не от людей, Государь понимал и то, что и ответ ему придется держать одному. И ответ перед Богом. Этот огромный груз личной ответственности, принципиальную невозможность возложить бремя ответа на других, Император Николай II хорошо чувствовал.

Отречение от Престола — это не сдача должности. Это отречение от самого себя. В духовном аспекте — это отречение от своего креста, что можно оценить как тяжкий грех. Ведь Господь Иисус Христос сказал: «Кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»[12].

Государь это отлично понимал. Изучение документов позволяет нам сделать вывод: никакие угрозы трусливых думцев, требовавших отречения, не могли бы сломить Царя. Даже, полагаем, потенциальным шантажом жизнью его Семьи. Слишком разный был у них «удельный вес». Они пеклись о земном, а Царь о небесном, они думали, как делить власть и деньги, а он — как отвечать перед Богом. Изучив по возможности и силам жизнь последнего Императора, полагаем, что решение об отречении, если оно и было принято в той или иной форме, скорее de facto, чем de jure, не было политическим решением или только им, а основывалось на религиозных взглядах Царя.

Повторимся. Как показала последующая история, из всех политиков России к 1917 году самым трезвым взглядом обладал Император. Его оппоненты не понимали последствий своих действий, и объяснить им это было уже невозможно. Тогда во мраке предательства и «затуманенных мозгов» даже своего ближайшего окружения он увидел Божию волю.

В связи с этим нам кажется примечательной запись в дневнике Государя по поводу окончания Русско-японской войны. Она сделана 18 августа 1905 года: «Сегодня только начал осваиваться с мыслью, что мир будет заключен и что это, вероятно, хорошо, потому что так должно было быть!» После принятия на себя Верховного главнокомандования в письме к Императрице 25 августа 1915 года Государь, в частности, отметил: «Слава Богу! <…> Я здесь [в Ставке — К. К.] с новой тяжелой ответственностью на своих плечах! Но воля Господа должна быть исполнена. Я чувствую такое спокойствие, какое испытываешь после Святого Причастия»[13].

Государь не сдался, а принял Божию волю, как приняли ее первые русские страстотерпцы князья Борис и Глеб. Возможно, ключ к пониманию действий Царя — это христоподражательный поступок князей Бориса и Глеба. Они добровольно, без сопротивления, дали себя убить, и наследство их власти принял другой — князь Святополк, по позднему прозвищу «Окаянный», то есть нераскаянный. С определенной точки зрения в их поступке нет ничего героического: князья не сражались, а умоляли о пощаде, их не пощадили и убили.

В житии святых говорится, что Глеб, завидев подосланных убийц, «воззрел на них скорбным взором, слезами лицо свое орошая, с сокрушенным сердцем, смиренным разумом и частым воздыханием, весь слезами обливаяся, а телом ослабевая, испустил жалостный голос свой: “Не обижайте меня, братия мои милые и дорогие! Не обижайте меня, ведь никакого зла я вам не причинил! Не трогайте, братья и господа, не трогайте! Какую обиду сотворил я вам и брату своему [Святополку], братья и господа мои? Если есть какая обида, то ведите меня к князю вашему, а брату моему и господину. Пощадите юность мою, пощадите, господа мои! Вы мне будете господами, а я вашим рабом. Не пожните меня в жизни еще не созревшего, но млеком беззлобия налитого. Не срежьте лозу, еще не до конца выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и на вашу милость отдаюсь. Побойтесь сказавшего устами апостольскими: «Не будьте детьми умом, а на дело злое будьте как младенцы, умом же совершеннолетними будьте». Я же, братия, и беззлобием и возрастом еще младенец. Это не убийство, но сырорезание! [то есть живодерство — К. К.] Какое зло я сотворил, скажите мне, и тогда я не буду жаловаться. Если же крови моей насытиться хотите, то я, братья, в руках ваших и брата моего, а вашего князя”. И ни единое слово не устыдило их, но словно звери свирепые схватили его. <…> И начал Глеб, преклонив колена, молиться так: “Прещедрый и премилостивый Господь! Слез моих не отвергай, но умилися на мое уныние. Узри сокрушение сердца моего: вот я убиваем, не знаю чего ради и за какую обиду не ведаю, Ты один ведаешь, Господи, Господи мой! Знаю слова Твои, сказанные апостолам: «За имя Мое, Меня ради поднимут на вас руки, и преданы будете родичами и друзьями, и брат брата передаст на смерть, и умертвят вас имени Моего ради». И еще: «В терпении вашем стяжаете души ваши». Узри, Господи, и суди: готова душа моя предстать перед Тобою, Господи”»[14].

Святые страстотерпцы Борис и Глеб

Вспомним, ведь не сопротивлялся и Христос. Когда Его пришли арестовывать, один из учеников Господа бросился на защиту и отсек ухо раба первосвященника: «Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место. <…> Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?»[15].

Древняя Русь душой как-то прочувствовала этот тонкий момент связи князей-страстотерпцев со Христом. Жития и сказания о святых Борисе и Глебе пользовались устойчивой популярностью (сохранилось множество их списков)[16]. Церковь закрепила это почитание: Борис и Глеб стали первыми святыми, канонизированными Русской Церковью. Россия XIX — начала XX века эту связь поступка князей со Христом, вероятно, уже бы не уловила.

Князь Феликс Феликсович Юсупов граф Сумароков-Эльстон, убийца Григория Распутина, в эмиграции писал о слабоволии Царя: «Весь жизненный путь Императора Николая II отмечен неумолимым роком. И не только на внешних событиях жизни и царствования Государя, но и на его душе как бы лежала печать обреченности. Могла ли у человека, смиренно покорившегося своей судьбе, развиться твердая воля и непреклонная решимость, не знающая колебаний и отступлений?»[17].

Ответим: могла. Более того, только так и могла: в православном миросозерцании, где нет юсуповского «судьба», а есть «Бог». Согласие с волей Божией о себе требует огромного усилия личной воли. Вера в Бога — акт воли. Она доступна, по сути, лишь сильным людям. В добровольном, искреннем подчинении себя воле Божией и состоит весь труд подвижника для стяжания славы — богоподобного состояния, в православной терминологии — обо’жения.

Итак, на наш взгляд, отречение Царя следует или, по крайней мере, можно рассматривать в аспекте православного духовно-мистического делания для спасения души.

2 марта и позднее в Ставке, еще имея возможность «выторговать» себе у временщиков весьма многое, Государь не попросил буквально ничего. Простился с армией и уехал в свой дом. Охрана Александровского дворца стояла напрасно, никто и не думал бежать (о желании Царя бежать нет ни малейших данных, в том числе со стороны Временного правительства и большевиков). Ничего Государь не просил и потом. Не требовал, не кричал, не высказывал обиды, не озлобился, не ответил ни на одно из тысяч прямых и косвенных оскорблений[18]. Выдержка его была фантастической (что отмечали многие, в том числе и враги Царя). Полагаем, что такое напряжение было невозможно без так называемого в православии «внутреннего делания», то есть культивирования мысли о смирении, принятии о себе воли Божией и молитвы о ниспослании сил на это испытание.

Во всех действиях Царя в предреволюционную эпоху и в дни изоляции, 28 февраля — 2 марта 1917 года, видна логика действий сильного, твердого и верующего человека, лишенного даже малейших намеков на какую-либо аффектацию или истерию. Уже на следующий день после отречения — 3 марта — в дневнике Государь отметил: «Спал долго и крепко», и 4 марта: «Спал хорошо»[19].

Можно задать вопрос: а как же Царь оставил на произвол судьбы верных себе людей? Ведь были и такие. А что же служивые: полицейские, городовые и многие из бывшей царской администрации, уже в марте пострадавшие из-за отречения, и многие до смерти? Не подумал о них Царь?

Царь подумал — он был с ними, разделил их участь.

Конечно, позднее Государь жалел об отречении от Престола, боль о жертвах разрывала его сердце, что так или иначе отражено в его дневниках, письмах, свидетельствах общавшихся с ним лиц. Видя, что происходило с народом уже при Временном правительстве, а особенно при большевиках, трудно было этого не делать. И если бы знал, никогда не отрекся бы. Конечно, он предполагал другое развитие событий, как, собственно, и все остальные действующие лица в истории с отречением. Если бы участники заговора против Царя знали свою скорую печальную судьбу, то стали бы его первыми защитниками.

Видя вокруг себя полное непонимание своих действий, Государь решил послужить России в другой ипостаси, не Царя, а «мирянина-праведника». По меткому выражению святого Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Царь стяжал, и не спасаются ли вокруг него тысячи сейчас? Царская семья для многих и осталась Царской, во многом образцом для подражания, и с ней соизмеряет свою жизнь немало людей. И ныне Царь является вождем своего народа, его небесным заступником.

Источник

Публикуем уникальные кадры с императором Николаем II, которые могли быть сняты в 1917 году незадолго до отречения от престола или даже непосредственно в день отречения 2 марта 1917 года (по старому стилю). Редкая кинохроника все это время находилась в Российском государственном архиве кинофотодокументов в Красногорске.


[1] Бощановский Василий, прот. Саровские торжества. Прославление мощей преподобного Серафима Саровского // Четвертый удел Богородицы. Б.г. Ссылка дается по изд.: Саровские торжества 1903 года в фотографиях, документах, воспоминаниях. Дивеево, 2003. С. 118.

[2] Андрей (Ухтомский), архим. Царь и народ. Казань, 1903. Цит. по изд.: Саровские торжества 1903 года в фотографиях, документах, воспоминаниях. Дивеево, 2003. С. 97; Деятель. 1903. № 10.

[3] Уфимские епархиальные ведомости. 1917. № 7/8. С. 193–195; Тамбовские епархиальные ведомости. 1917. № 21. С. 483–485. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е испр. и доп. М., 2008. С. 80.

[4] Всероссийский церковно-общественный вестник. 1917. № 3. С. 3. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е испр. и доп. М., 2008. С. 86.

[5] Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1917. № 16231. С. 4. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2008. С. 479.

[6] Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1917. № 16133. С. 1. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2008. С. 476.

[7] Можно заметить, что архиепископ Андрей (Ухтомский) был канонизирован Русской Православной Церковью за рубежом в 1981 году. Протоиерей Философ Орнатский канонизирован Русской Православной Церковью в 2000 году.

[8] Ахеронт или Ахерон — в греческой мифологии название реки, через которую души мертвых безвозвратно попадали в подземное царство Аида.

[9] Адамович Г. В. Василий Алексеевич Маклаков. Париж, 1959. Цит. по изд.: Религия и Церковь в Сибири: Сб. науч. ст. и документальных материалов. Вып. 11. Тюмень, 1998. С. 60–63.

[10] Константин (Зайцев), архимандрит. Чудо Русской истории, 2002. С. 266. Цит. по изд.: Бабкин М. А. Священство и Царство (Россия, начало XX века — 1918 г.). Исследования и материалы. М., 2011. С. 606.

[11] Польской М., протопр. Новые мученики Российские. В 2 т. Джорданвилль, 1949–1957. 2-е репр. изд. М., 1994. Т. 1. С. 260.

[12] Мф. Гл. 10. Ст. 38–39.

[13] Дневники Императора. Т. 2. Ч. 1. С. 53; Ч. 2. С. 189.

[14] Древнерусские княжеские жития / подготовка текстов, пер. и коммент. В. В. Кускова. М. 2001. С. 65, 66.

[15] Мф. Гл. 26. Ст. 52–54.

[16] Подробнее см.: Федоров Г. П. Собр. соч. В 10 т. Т. 8. Святые Древней Руси. М., 2000. С. 16–27; Древнерусские княжеские жития / подготовка текстов, пер. и коммент. В. В. Кускова. М. 2001. С. 44–70, 91–131.

[17] Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина. Воспоминания. Париж, 1927. Цит. по изд.: Григорий Распутин. Сб. исторических материалов. В 4 т. Т. 4. М., 1997. С. 213.

[18] Чтобы перечислить примеры оскорблений Императорской четы, потребуется отдельная книга. Приведем один пример. В марте 1917 года член Государственной думы от фракции правых (позднее беспартийных) епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) в речах неоднократно именовал свергнутого Императора Николая II «Иродом, упивавшимся вином», а Императрицу, мать пятерых детей, ни много и ни мало как «беснующейся Иродиадой». Его речи были опубликованы в епархиальной прессе. С «зарей свободы» многие «потеряли голову». Пример владыки Никона — пример крайности, но по-своему показательный. В июле 1917 года владыка снял с себя сан и монашество, обвенчавшись с бывшей ученицей подведомственного ему духовного заведения, скандал об отношениях с которой разгорелся еще до революции. После свадьбы жена бывшего владыки была убита. После этого в конце 1917 года бывший архиерей возглавил Министерство исповеданий Украинской Рады и подрабатывал в газетах театральным критиком. См.: Енисейская церковная нива. 1917. № 3. С. 20–22; Забайкальские епархиальные ведомости. 1917. № 9/10. С. 309–310. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е испр. и доп. М., 2008. С. 292–293.

[19] Дневники Императора. Т. 2. Ч. 2. С. 296.

 

Поделитесь с друзьями:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • В закладки Google
  • Google Buzz

Find more like this: АНАЛИТИКА

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *